— Мой подлатают, мы его продадим, возьму кредит и купим тебе что-нибудь покомпактней и поновей, — возбужденно рассуждал Илья, попутно просматривая все карманы, бардачок и ящик под локтем с горящими, как у мальчишки от новой игрушки, глазами.
— Да не надо кредит, — подумала я о его предложении. — У деда стоит моя московская машина, можно и ее продать, а то я ей не пользуюсь практически.
— Ну, можно и продать, — согласился Илья.
— И что-нибудь представительное взять, — размышляла я, уже мысленно прикидывая, какую машинку я хочу.
Но Илья Георгиевич умудрился развеять все мои девичьи мечты грубым вмешательством.
— Кир, — строгим тоном возразил Башкирцев, сурово посмотрев на меня, — ездить ты будешь на джипе с повышенной системой безопасности.
— А я думала о небольшой машинке… — начала было возражать я, но он прервал меня безапелляционным тоном:
— На джипе. Так безопасней. И не спорь.
И мы вдруг, словно очнувшись, посмотрели удивленно друг на друга.
Это был разговор не из нашей с ним жизни и реальности, а наверное, каких-то иных людей — обыденный разговор двух супругов, обсуждающих семейную проблему и решающих, как лучше с ней разобраться.
Разговор из чужой жизни.
И мы смотрели друг на друга, осознавая это, и нечто непонятное витало между нами — напряженное, трудное и болезненное.
— У тебя запаска в порядке? — спросил Илья, выручая нас обоих.
И я чуть не расплакалась от благодарности ему за это спасение.
Он понял все правильно и подбадривающе улыбнулся.
— Не знаю, — ответила я и от расстройства даже не сообразила сразу, в чем призналась. — Не проверяла.
И только когда произнесла это и увидела, как меняется выражение лица Башкирцева, запоздало, с кислой тоской, сообразила, какую глупость сморозила, признавшись ему, и виновато скривилась.
— Упс! — сказала я, как застуканный за курением школьник, и почесала голову.
И началось:
— Как это не проверяла? — немедленно сделался суровым и возмутился Башкирцев. — Ты же последнее время мотаешься постоянно в какие-то командировки, мне Матвей Петрович говорил, и ты ездила, не проверив запаску?
— Но она же мне не понадобилась, — слабо оправдывалась я.
Когда дело касается безопасности вообще и особенно моей, что дед, что Башкирцев становились параноиками. Мне приходилось терпеть бесконечные наставления и назидания по технике безопасности жизни и требования практикой закрепить изложенный материал. И лучше было не возражать, а то все начиналось сначала, только в удвоенном пакете.
— И вообще, — попыталась я остановить его наезд, — нечего деду тебе докладывать о моей жизни. Я ему не разрешала. Своей занимайся, у тебя наверняка уже имеется какая-нибудь другая женщина и новая любовь, вот ее и воспитывай! — решила я сама наехать, известно же, что нападение — лучшая форма защиты.
— Женщин вокруг полно, но нет тебя, к большой досаде. А моя любовь? «Моя любовь теперь на воле!» — процитировал он строчку из известной песни, произнеся все это тем же непримиримым строгим тоном, и добавил от себя еще более недовольно: — По городам и весям страны бегает. — И распорядился: — Вылезай! Пойдем проверять твою запаску!
Я поспешила выскочить из салона, подальше от его воспитательных нравоучений и булькающего возмущения.
Мы обошли машину, Башкирцев еще посверлил меня недовольным суровым взглядом и открыл дверцу багажника…
…и на меня в упор посмотрели страшные, вытаращенные остекленевшие глаза мертвого Иваницкого…
И вот именно сейчас, в этот миг, меня пробрало до самых пяток! Так пробрало, что я задохнулась и не могла дышать! Из меня словно вырвали какой-то стержень, некую опору жизни, моего разума, и я почувствовала затопившую все мое сознание бессильную ярость, страх, злость ужасную и полное опустошение…
— Так!! Все!! — прокричала я, дрожа всем телом, и жестом рук словно отсекая от себя это жуткое видение. — Хватит с меня!! Я больше не могу это видеть!! Все!!
Я отскочила от машины и выкрикивала что-то, ругалась и требовала, не понимая, что кричу, и размахивала руками отгораживалась от мира.
— Достало!! Не могу больше!! Пошло оно все на хрен!! — кричала я без остановки и отталкивала от себя пытавшегося остановить меня Илью. — Мать твою!! Да сколько можно?!
Башкирцев, перестав осторожничать, сграбастал меня в охапку, сильно прижал к себе и пробивался сквозь застилавший мой разум какой-то вязкий и удушающий туман, что-то громко говорил.
— Все! — уговаривал он меня. — Тихо, тихо, маленькая, успокойся! Все будет хорошо! Я с тобой!
Он говорил что-то еще четкими, короткими фразами, не давая мне вырваться, затем начал нашептывать что-то на ухо, целовать короткими поцелуями и тихонько раскачивать.
— Все, моя хорошая, успокойся, вот так, молодец. Это просто нервы, ты у меня молодец. Ты такая умница и так стойко со всем справлялась.
— Это больше невозможно, Илья! — пожаловалась я ему, не заметив, что перестала орать и заплакала. — Разве ты не понимаешь, что это невозможно больше никак? Ну откуда они берутся? И зачем он мне их сует постоянно, этот гад мерзкий? Извращенец ненормальный!