Коллекция «Этнофана» 2011 - 2013

Именно Симон принял меня, и обучал всему все эти дни. Сам по своей природе он не был жестоким человеком. С рождения об был лишен свободы, его жизнь не была в собственном распоряжении — другие распоряжались ей, и это во многом сделало его тем кем он стал. Анилей лишь вытащил его из глубокой ямы, и приютил у себя. Испытывал ли он к Симону какую-либо привязанность? Нет, не больше чем к остальным — он также без сожаления мог убить его как и остальных. И поэтому мне было странно наблюдать эту нелепую преданность Симона к своему хозяину.

Находясь большую часть своего времени в казармах при доме Анилея, в сам дом я не имел права заходить, без разрешения своего господина. Мара проводила всю время в самом доме, нее выходя практически наружу — я знал, что Анилей не хотел этого, боясь, что может произойти. Он верил в мою «силу», которую у меня не было, а доказать этого я не мог. Но что будет когда придет время продемонстрировать ее? Найти того человека я не мог — я постоянно находился в этих казармах, и покинуть их не мог, без риска для Мары. Так как найти того, кто уже давно мог покинуть город?

Дом Анилея, располагался недалеко от того рыбного рынка в центре города, выделяясь своими размерами и обстановкой. Можно было сказать, что весь дом с его садами, казармами, участками и прочими прилагающимися постройками, занимал по своим чудовищным размерам, чуть ли не весь квартал бедняков, в котором мы с Марой некогда жили. Это был поистине какой-то дворец, мимо которого я прежде проходил, не замечая, и не задумываясь. И вот теперь я жил в нем, точнее в небольшой части его, в которую мне был разрешен вход. И вот две недели спустя после моего столкновения, ко мне подошел Симон, во время одной из моих тренировок с мечом.

— Ну как твой дела, Эфраим? — Симон подошел ко мне сзади, хлопнув слегка по плечу, остановив мой нелепый выпад мечом. — Смотрю, ты все лучше справляешься?

— Ну, по сравнению с тобой я всего лишь младенец. Немало лет ежедневных тренировок пройдет, прежде чем я смогу сравниться с тобой.

— Это, конечно, хорошо, очень хорошо, но все же… — Он немного замялся, пытаясь найти слова. — Дело то не в том, как ты обращаешься с мечом, кинжалом и прочим. Я ведь, в отличии от других, знаю зачем, господин Анилей, взял тебя.

— И ты веришь, что я действительно могу перемещаться на расстояние?

— Я не знаю, можешь ли ты делать это или нет, но я верю тем троим, что охраняли в тот день драгоценности господина. Зачем им лгать об этом, зная, что это убьет их?

— Господин Анилей, говорил, что им отрубили руки, но они продолжали уверять, что видели меня исчезающим. Но здесь я их ни разу не видел. Если они действительно видели меня, то узнают сейчас. Ты не можешь отвести меня к ним?

— Увы, они не долго прожили, после того. Пропавшая жемчужина была найдена у тебя, так что сомнении нет, но ты по-прежнему хочешь убедить всех в обратном?

— Если бы мне только дали возможность, я была нашел настоящего вора, и привел бы его к вам, чего бы это мне не стоило. Но я заперт здесь, в этом дворце. У меня нет ничего, кроме моих слов.

— Не мне решать твою судьбу, как и не мне мою. Господин Анилей верит, что ты именно тот, кто украл его жемчужину, и убедить его в обратном, никто не в силах.

— Но что делать мне? Я… просто не знаю, как его переубедить.

— Все в руках господина Анилея. Я пришел за тобой, по его велению. Две недели прошло, и он хочет видеть, на что ты способен.

— Значит, время пришло?

— Да, он хочет видеть тебя немедленно. Все решится сегодня.

Вот так я и оказался практически на самом дне, прижатый к стене, не в силах изменить что-либо. «Неужели это конец? Все закончиться сегодня?». Две недели прошли, а я так ничего не смог предпринять, придумать. Все надеялся, что время еще есть, и что случится какое-то чудо. Но, увы, как сказал Анилей: «Жизнь жестока, и тебе предстоит испытать это на своей шкуре». Вот только и Мара пострадает от этого. А ведь совершенно не причем во всем этом, и вынуждено страдать за меня, за мои поступки. «За что мне это?»

Идя вслед за Симоном, в дом, где должна была решиться моя участь, я примечаю у ворот во дворец какого-то человека. Высокий, стройный, с хорошо выверенным, практически идеальным гладким лицом истинного римлянина. Это был человек лет тридцати с небольшим, с темными, слегка спадающими длинными волосами, и блекло-розовой кожей, серыми глазами. Богатые мягкие белые ткани украшали его одения, ниспадая до самых ног. Впечатление он производил — это было бесспорно. В общем представительный, настоящий римлянин с виду. Он также, как и мы, направлялся во дворец Анилея, в сопровождении двух охранников-наемников.