Коллекция геолога Картье

— Сядьте! — грубо прикрикнул на нее Хеллс. — Похоже, вы и в самом деле круглая дурочка. — Он пристукнул сгибом пальца по столу. — Целый час вдалбливаю я вам в голову одно и то же, а вы никак не можете понять, что от вас требуется! Слушайте же: с завтрашнего дня вы будете работать не на вашего дядю Альбера, а на нас! Понятно? До сих пор вы пытались выведать у Фреда Коллинса его тайну для дяди, а теперь то же самое делать будете для нас! Понятно?..

— Я не смогу больше встречаться с Фредом… после того…

— Фред не знает, что вы хотели обманом заманить его в капкан, можете преспокойно крутить с ним любовь и выходить за него замуж. А уж там выудите из него его тайну. Понятно?

— Нет, нет… я не хочу так…

— А я говорю — выйдете! — загремел Хеллс. — Вы теперь наш человек и должны беспрекословно выполнять мои приказания!

— Нет, правда, не надо… — умоляюще, в детском испуге произнесла Клод. — Пожалуйста, отпустите меня…

— Уф! — тяжело выдохнул Хеллс. — Лучше, и верно, иметь дело с последним мерзавцем, чем с этакой… овцой!

— Я очень прошу вас… я никогда больше не буду так поступать… как с Фредом…

Хеллс зло рассмеялся.

— Ну, а мне, девочка, как раз и надо, чтобы вы так поступали! Неужто это трудно понять?

— Нет, я серьезно больше не буду…

10. КЛОД УЗНАЕТ ПРАВДУ

Хеллс молчал, раздумывая, как быть ему дальше. Конечно, эту девушку вполне можно сделать послушным орудием, — сумел же Стамп прибрать ее к рукам и приспособить к делу! Разве не обвела она вокруг пальца умника Фреда Коллинса? Не вмешайся он, Хеллс, плыть бы Коллинсу сегодня в Европу в крепкие объятия многоопытной западногерманской разведки! Такие туповатые, холодные, вялые натуры, как эта красотка, отлично поддаются дрессировке и вполне пригодны для выполнения даже трудных, тонких заданий, где требуется не столько ум, сколько природная хитрость, не столько инициатива, сколько выдержка и терпенье. При слабо выраженной эмоциональности они способны входить с людьми в самые сложные отношения: совмещать, к примеру, дружбу с предательством, любовную привязанность с хитрым расчетом, не испытывая при этом никакой душевной неловкости и сохраняя видимость полнейшей искренности.

Но все это достижимо лишь при одном непременном условии: если такими натурами руководит чья-то воля, способная гнуть их в кольцо, держать в непрестанном подчинении, на короткой сворке. Правда, он не собирался сразу открыть этой девчонке все свои козыри, чтобы оторвать ее от Стампа, подчинить себе, заставить любой ценой вырвать у Фреда Коллинса его тайну. Но, видимо, иного пути нет: пустое запугивание лишь расслабляет эту хаотическую душу, повергает ее в смятение.

— Скажите-ка мне, Клод, — ласково заговорил Хеллс, — кто были ваши родители?

— Мой папа был майором немецкой армии, он погиб в России под Курском, а маму убило в сорок четвертом году во время бомбежки в Дрездене, где мы тогда жили. Она не пошла в убежище, а меня отослала с соседкой, это меня спасло…

— Вы, конечно, не помните своих родителей?

— Нет, я была тогда совсем маленькой.

— Но у вас сохранились, вероятно, их фотографии, документы?

— Нет, все сгорело, бомба попала в нашу квартиру…

— А остались у вас какие-нибудь родственники в Германии?

— Дядя говорит, что все наши близкие родные погибли: одни на фронте, другие в тылу, а дальние разбрелись кто куда, и он потерял их след. Теперь из всей нашей семьи остались только я и дядя.

— Значит, о судьбе своих родителей вы знаете только со слов дяди?

— Да, конечно, дядя — родной брат моей покойной мамы.

— А что же сталось с вами после гибели родителей? Дядя взял вас к себе?

— Нет, я впервые увидела дядю два года назад, когда он приехал за мной в Шомон-на-Марне.

— А как вы попали в Шомон?

— Когда умерли мои родители, дядя отвез меня в католический монастырь в Шомон-на-Марне и отдал на воспитание монахиням. В восемь лет я поступила в школу при монастыре и окончила ее в семнадцать лет. Вот тогда дядя и приехал за мной и взял меня к себе в Париж…

— И взял вас к себе в Париж… — повторил Хеллс, в упор, с нескрываемой насмешкой глядя на девушку. — Ну и ловок же ваш дядя, ничего не скажешь! Все сучки и задоринки начисто срезал, а места среза загладил… Артист!

— Кто — артист? — спросила Клод и вслед за тем, что-то поняв вдруг, с горечью воскликнула: — Вы, кажется, не верите мне!..

— Вам-то я верю, а вот дядя ваш вам все наврал, от первого и до последнего слова! Скажу вам, Клод, по секрету: отец ваш жив и здоров…

— Неправда, вы просто издеваетесь надо мной! — с накипающими слезами сказала Клод. — Я сама видела его имя и фамилию в списке убитых! У дяди сохранилась вырезка из газеты…

— Да неужели? — ухмыльнулся Хеллс. — Как же именовался ваш покойный родитель?

— Майор Карл Эрнст фон Зеверинг.

— А чем вы докажете, что фон Зеверинг — ваш отец?

— Мне сказал дядя… — упавшим голосом отозвалась Клод, видимо, Хеллс уже посеял в ней сомнение.

— А кто мешал дяде ткнуть пальцем в любую фамилию в списке убитых и объявить, что она принадлежит вашему отцу? А?