Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е

Морщинкин мужественно вдохнул воздух в легкие и единым залпом доложил:

— Согласно вашему приказанию младший сержант Морщинкин прибыл!

— Вольно! — твердо сказал майор, любя дисциплину. Потом добавил, уже помягче: — Расскажите, Морщинкин, подробнее, как, когда и где вы видели младенца? Укажите точное место, примерный рост, опишите особые приметы. Назовите песню, которую он пел. Вы сообщили только об «уа, уа».

— Уа? — спросил Морщинкин удивленно.

— Уа-уа! — уточнил майор.

— Уа-уа? — Морщинкин выглядел весьма сконфуженным.

— Не «уа», а «уа-уа» — настаивал майор. — Вы ведь сами докладывали мне: поет «уа-уа».

— Я, товарищ майор? Уа?

— Вы. О младенце. Уа-уа.

— Каком младенце?

— Веньке.

— Которого, товарищ майор, Веньку?

— Как это «которого»? Того самого, о котором вы докладывали. И не удосужились до сих пор рапорт подать.

— Рапорт?

— На Веньку. Рапорт.

— Зачем это рапорт? Не уяснил.

— Уясните сейчас.

— Никак не уясню, товарищ майор!

— Не крутите, Морщинкин! Вы мне звонили?

— Я?

— Вы.

— Нет, товарищ майор, не звонил я.

— Нет?

— Нет. Никак нет! Не звонил, товарищ майор. Не звонил.

— Пятнадцатого не звонили?

— Пятнадцатого не звонил.

— Мне не звонили?

— Вам не звонил.

— Вы не звонили?

— Я — не звонил!

— Это точно — не звонили?

— Так точно — не звонил! Ни разу не звонил.

И после краткой паузы Морщинкин добавил добродушно:

— Да ведь я и номера вашего телефона не знаю.

— Где ваш пост? — сухо сказал майор, пресекая намечающуюся фамильярность.

— У этого… С колоннами… На Невском церковь есть. Музей какой-то там внутри работает. Кутузов рядом с нею. Памятник.

— Стыдитесь, постовой Морщинкин! — сказал Наганов веско. — Это исторический памятник. Казанский собор. Учтите!

Сделав надлежащей длины паузу, майор вернулся к теме разговора:

— Так значит, вы ни в коем случае мне не звонили?

— Ни в коем случае, товарищ майор! Честное милицейское слово, не звонил. Не звонил я!

— Это очень важно, Морщинкин… Крайне важно… Кстати, вы такого не знаете: Франкельштерн, Симон?

— Финкельштейна? Финкеля, Сему? — лицо Морщинкина расплылось в улыбке. — А как же, знаю! Сосед это мой по квартире. Еврей. Мы с ним в шашки по вечерам играем. В госбанке он служит. Веселый еврей…

— А жена у него медсестра, не так ли?

— Так точно, товарищ майор, медсестра. Вы с ней хорошо знакомы?

— Не вольничайте, младший сержант!

— Слушаюсь! — Морщинкин стремительно вытянулся во фрунт.

— Можете идти, Морщинкин, — сказал Наганов. — Вольно! О нашем разговоре — никому ни слова. Ни гу-гу!

— Ни гу-гу, товарищ майор! Уяснил. Разрешите идти?

— Идите!

Морщинкин лихо повернулся на каблуках. Он совсем недавно демобилизовался из армии и любил поворачиваться на каблуках: и в служебное, и в свободное время.

После ухода постового майор Наганов тихо рассмеялся. Все стало ясно, как семью семь.

Майор еще раз рассмеялся, встал, потянулся и принялся расхаживать по кабинету, довольно потирая руки. А потом принялся звонить…

У сломанных граждан

Майор позвонил в ортопедическую клинику, куда были помещены сломанные граждане (пять ног, три руки). Приемным днем был вторник, но майора милиции пустили и сейчас, в четверг.

Через полчаса, надев белый халат поверх мундира, майор на цыпочках шагал в палату № 8, где находились сломанные граждане, пять ног и три руки.

Граждане лежали в ортопедическом положении: ногами и руками в гипсе кверху. Они сосредоточенно и мудро глядели в потолок: думали. Воздух в палате был тяжек, плотен, густ.

«Хоть топор вешай», — недовольно подумал Наганов, войдя в палату и принюхавшись. Затем майор подсел к первому с краю сломанному гражданину и начал с ним задушевную, тихую беседу. Через семь минут Наганов перешел к следующему сломанному ортопедическому гражданину, потом к третьему и т. д.

Вскоре, сдав белый халат дежурной медсестре, майор бодрым деловым шагом покинул ортопедическую клинику. На душе у него было чисто и легко. Догадка, верней, гипотеза блестяще подтверждалась.

Майор направился в родильный дом.

В чем было дело

Из родильного дома № 7 майор отправился прямо к прокурору: хлопотать ордер на арест четы Франкельштерн С. X. и Франкельштерн У. Ю.

Супруги обвинялись:

1) в убийстве профорга родильного дома № 7 медсестры Самосудовой Л. А.;

2) в похищении чудо-младенца Веньки;

3) в симуляции производственной травмы;

4) в роспуске ложных слухов и создании дезинформации. Майор четко объяснил прокурору суть дела: что же, в конце концов, произошло в родильном доме № 7.

— Виной всему был Симон Хаимович Франкельштерн, — сказал майор. — Решив похитить чудо-младенца по каким-то, пока неясным, корыстным причинам, Франкельштерн вовлек в соучастие работающую в родильном доме № 7 свою жену, Франкельштерн У. Ю.