Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

— Отчего же, возьмусь, — отвечал Петр Иванович (скажу купцу Драмоделову: он обрадуется подряду и возьмет куш).

— Тогда, может быть, и решет пороховых, рукавиц кожаных, сала говяжьего, свеч восковых, сургучу, скипидару и точил больших и малых?

— Возьмусь и за это, — согласился Петр Иванович (и для осьмилетнего англичанина найдется простору).

— Тогда уж и тростнику, Петр Иванович, уголья ольхового, охры светлой, белил, войлоков коровьих двойных, гарпиусу, грифелей, дровней, замков висячих, игол швальных и парусных, карандашей в кипарисовом дереве, клею, лыков, мехов кузнечных, а также пил и других вещей, при морской артиллерии употребляемых.

— Доставлю и это, — пообещал Петр Иванович, справедливо ожидая, когда ж дойдет черед до шубы.

— Славная штука морская артиллерия, — сказала Белужья Башка Блюду Щучины, вообще отличавшемуся доверчивостью. — Не устаю поддерживать самое тесное знакомство с шестью фейерверкерами и сорока девятью бомбардирами.

Артебякин вздохнул, и по этому вздоху Петр Иванович безошибочно понял, что сейчас он и увидит, наконец, то, что заслужил незаурядным трудом своим и свойствами души.

Артебякин вынул из верхнего огромного ящика письменного стола шубу и положил ее вдоль… То, что перед Петром Ивановичем была теперь настоящая Царева Шуба, не было и не могло быть никаких сомнений именно по тому как бы фосфоресцирующему блеску, коий рождался не благодаря освещению, не благодаря медицинским галлюцинациям, а рождался как бы сам по себе вне всего, но лишь сам по себе, от собственных причин, лишь до него относящихся.

Таковы царские дела.

Вошедший чиновник Ишимбаев спросил, не попадалась ли сегодня кому на глаза Осетриная Спина.

— А вам на что? — спросила Осетриная Спина.

Быстро распознав, с кем имеет дело, чиновник вручил ей назначение под расписку.

— Поедешь завтра же в Константинополь с дипломатической миссией в качестве подношения блистательной Порте.

— Конец не близкий, — попыталась ввязаться в свару Осетриная Спина.

— Не перечь, дрянь! — приостановил ее чиновник Ишимбаев. — Функции, тебе присваемые, будут двоякого рода: с одной стороны — знак уважения и постоянного дружелюбия — видишь, какая ты толстая и жирная, оттого тебя съедают всегда с чувством удовольствия; с другой стороны — ты должна зримо демонстрировать нашу позицию по отношению к наглым притязаниям басурманов. Так что в случае чего — не заметишь, как ляжешь за царя и отечество.

Осетриная Спина вмиг опала в весе и прислонилась к стенке. Успокаивать взялась ее Белужья Башка:

— Брось расстраиваться! В турецкой армии надежные воины — одни албанцы. Они, сестра, храбры от природы, но без тактики и дисциплины. Впрочем, верны лишь за деньги и мятежны — всегда!

— Расскажи про янычар, — попросило Блюдо Щучины.

— Янычары, под предводительством Санджаков и начальствуемые Агами, изнежены бездействием и вперед идут неохотно…

Чиновник Ишимбаев крупными ясными буквами написал себе на бумаге: «Белужья Башка» — и подошел к двери, напомнив Осетриной Спине:

— Завтра в семь! У главного входа, между двумя сломанными якорями!

— Сломанный якорь — символ утраченной надежды, — заметило так, между делом, Блюдо Щучины, так как было отчасти посеребрено обстоятельствами.

Чиновник Ишимбаев крупными и ясными буквами написал у себя на бумаге: «Блюдо Щучины».

— Ну что, дождалась настоящей цены? — съехидничал Артебякин, и тут все невольно посмотрели на Петра Ивановича.

Петр Иванович надел на себя Почетную Шубу и стал неузнаваем. Так, наверное, преображается ценный промысловый моллюск, если его сначала под каким-нибудь предлогом вынуть из роскошной раковины, а потом вдеть.

Мех, когда-то пущенный по царской шубе, был вызволен с тех соболей, что перезимовали самые страшные зимы, и потому мех стал от мороза пушистым до чрезвычайности. Я думаю, им было так холодно, как никому прежде (а прежде перемерзло немало).

И подобно соболям и сам государь, было очевидно, пережил в этой шубе достаточно. Еще, видать, Великим князем выпал из возка на громком тракте между Москвой и Петербургом. Проверял караулы с подветренной стороны, ездил елабазить (странное слово) по девичьим в разнообразных деревнях и процветающих поместьях.

Но оттого, что шуба во многих местах поистерлась, а левый рукав немного был вывихнут, шуба вовсе не потеряла, а, как старое вино, — приобрела…

Много еще слов, рожденных среди лесов и долин обширной страны нашей, можно было бы сказать о славной Почетной Шубе с неизгладимым отпечатком собственного Его Императорского Величества Плеча, и уж было Белужья Башка открыла рот, как в залу вошли четверо, одетые по форме и с саблями.

Блюдо Щучины, скрывавшее до поры свою серебряную пробу, решило, что вот и пришли забирать в серебряные заводы на переплавку за вольные поступки на Двине, Немане, Тихом Доне и в приазовских плавнях.

Впрочем, недоразумение скоро разъяснилось. Форменная четверка оказалась Прусским правительством, прибывшим для изъявления протеста.

Ближе всех с русской стороны на данный момент к дипломатической службе была Осетриная Спина.