Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

Однако в полночь майор Курбанов посчитал своим долгом известить по телефону командира о том, что он только что (это после отбой, после вечерней проверка) вот этими глазами видел через окно у Доктор на квартир сержант Метла без гимнастерка, без нательный сорочка! Майор был сильно обеспокоен. Ткач только хмыкнул: этот «сыщик» не разглядел через стекло восемь серебряных иголок, глубоко введенных в тело и плечи, не догадался, что сержант был пациентом, что Доктор проводил сеанс иглотерапии по методе французского доктора Берлиоза. Метла страдал бронхитом, о чем Курбанов почему-то не знал, а про книгу «Записки о хронических заболеваниях, кровопусканиях и акупунктуре» даже не слышал, равно и о том, что доктор Берлиоз был отцом известного композитора — зачинателя программного э-э… симфонизма.

Командир успокоил горячего заместителя, сказал, что Доктор и его лечил по этой методе — прекрасно снимал болевой синдром в раненом колене, напоминавшем ему перед грозой о тех временах, когда десант еще носил общевойсковые погоны, когда у «сучек» был брезентовый верх, а венгры бросали на них с балконов прямо в горшках китайские розы, розмарины и фикусы. Вот с тех пор он терпеть не мог комнатные растения. Когда кому-нибудь приходило в голову затащить ему в кабинет что-нибудь в горшке, Ткач выходил из себя:

— Что тут развели? Убрать немедленно этот «чепель».

И всем было понятно, что он имел в виду, всем, кроме, разумеется, Курбанова.

«Остолоп», — подумал Ткач, выслушав его заверения, что, мол, завтра же тот Чернова найдет и приведет.

Через Азадбашку бухал по мосту разводящий со сменой.

«Первый час! Будят командира из-за всякой ерунды: совсем обнаглели — делают что хотят!»

Это точно: по ночам дивизион занимался своими делами. Хотя по пятницам на собраниях частенько говорилось: мол, делают после отбоя что хотят, никому и в голову не приходило соваться не в свои дела. Положено — вот и говорят, а уж соваться — себя не уважать, считали командиры.

Это только такой дурак, как Чернов, может по ночам шататься у казармы, в окна заглядывать и таскать гвардейцев на губу за такие глупости. «Дождется, что когда-нибудь получит, — говорили в курилке. — Нашел, понимаешь ли, игрушки! Вот уж точно — мышь в голове!»

— Ну и черт с ним, — сказал Доктор. — Займемся делом.

Он постукал Метлу по спине, пощупал предплечья, внимательно глядя в лицо, достал пробирку с иголками.

— Видишь ли, в чем дело: мы меняем реакцию организма на повреждение, используя его способность адаптации к боли, но это само по себе еще ничего не дает. Усиление защитных реакций, физиологических, невозможно без полной мобилизации духовных сил. Что это значит? А это значит — освобождение от приобретенных стереотипов в отношении к своему организму, к своим болячкам, к себе и ко многому другому, что тебя окружает, — потому что они мешают. Ты меня понимаешь? Ладно, — сказал Доктор, видя, что Метла делает круглые глаза, — ладно, не поймешь, так почувствуешь.

Доктор был темной фигурой в дивизионе, его мало кто понимал, никто про него ничего не знал, а сам он не рассказывал, разве что развлекал после офицерского собрания командиров разными историями из своей гражданской практики. То про случай с дамой В., 26 лет, которая, желая установить момент овуляции, так тщательно измеряла температуру, что упустила туда термометр, или про инвалида К., 70 лет, у которого в заднем проходе был обнаружен пестик от ступки с клеймом Третьего рейха; а раз он потряс всех историей знаменитого тренера фигуристов Ж., который заразился от одной чемпионки. И тому подобных историй он знал великое множество, но обращало на себя внимание то, что сам Доктор всегда находился в позиции стороннего наблюдателя, будто с ним самим ничего никогда не происходило.

— Ни за что не поверим, Доктор, что вы не засунули той по самые помидоры, когда доставали тот градусник, — в один голос заявляли, улыбаясь, офицеры.

Или:

— Рассказывайте, рассказывайте, что вы не пристроили чемпионку, когда починяли ей флянцы!

— И чего вы не остались на гражданке? — завистливо говорили они.

Но Доктор только пожимал плечами и отвечал крайне невразумительно:

— Пустое…

Тем не менее военным это льстило, и Доктору не было необходимости признаваться, что его по истечении трех лет попросту выгнали из клиники за систематические прогулы по причинам, не признававшимся объективными, хотя он подавал надежды, хотя врачей в городе не хватало и не хватает по сей день. «Ну, знаете ли, врачу нужна не только голова, но и задница. Приходите, когда набегаетесь, а сейчас — до свиданья». А тут случайно пришла повестка, и его моментально загребли.

Впрочем, никого это бы не удивило, — молодых командиров Ткач иначе и не звал, как «бездельники и кобели», — однако в этом звучала некая положительная оценка их боевых качеств. Другое дело — почему Доктор стал врачом? Вот тут он имел все основания помалкивать.