Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

Однажды на даче в Елизаветино, когда он был еще пионером, бабушка застукала его в смородиновых кустах с маленькой кузиной Белочкой за игрой в «доктора», которая заключалась в том, что она, будучи «пациенткой», позволяла ему, «доктору», смотреть и трогать все у нее в трусиках с условием, что потом они поменяются ролями и она станет «доктором», а он ей покажет своего, как она выразилась, «петушка». Надо ли говорить, как они увлеклись. И бабушка, устав звать к обеду, пошла их искать и пришла в смородину, когда они уже пять раз поменялись местами и теперь оба сидели в траве и при помощи карманного зеркальца старались сразу вдвоем заглянуть в Белочкины тайны. Он долго не мог забыть того сердечного ритма, того волшебного аромата маленькой кузины и того ужаса, когда сверкнуло в небе пенсне, и той боли, когда костлявая рука потащила «за ушко да на солнышко». Разумеется, их в тот же день оставили без сладкого, но мало того, эта старая перечница пригрозила рассказать об их «порочных наклонностях» родителям, когда они приедут, и в школе, и Кларе Борисовне — учительнице музыки, в которую он был тайно влюблен, — пусть только еще раз обнаружит непослушание. Это было заявлено, когда обед остывал на веранде, а она сажала их по очереди в таз с марганцовкой. Белочку она потом все лето пугала: мол, когда та вырастет, у нее не будет ребеночка, а его умудрилась прошантажировать до самого института, пока он не заявил, что станет не просто врачом, а как второй, «мамин», дедушка, от чего со старухой сделался обморок: дело в том, что тот «второй, мамин, дедушка» в свое время был объявлен «врачом-вредителем» — за то, что с коллегами уморил чуть ли не самого Сталина! — вот почему он тогда в Елизаветино на веранде, в тазу, поклялся маленькой кузине, что обязательно станет врачом, чтобы бабку уморить, а ее вылечить. Но все это осталось прожектом пионера, потому что на следующий день после заявления старуха скончалась от разрыва сердца — у нее перед носом взорвалась трубка телевизора «Авангард». И слава богу, иначе бы она пошла в институт и все там рассказала, как обещала десять лет назад, и о его «порочных наклонностях», и о человеконенавистнических намерениях, и, конечно, про дедушку. Можно сказать, что на этом все и кончилось, вот только детей у Белочки до сих пор нет.

«Кому это интересно?» — рассуждал он.

— Ладно, ты лучше скажи: правду ли говорят, что ты пообещал Чернову дырку в голове или что-то в этом роде?

— Да ну… — рассмеялся Метла, — ничего я ему не обещал, я только намекнул, мол, не дай бог нам с вами встретиться, товарищ капитан, на узенькой дорожке мировой войны, которую не сегодня завтра наконец развяжут силы реакции капиталистических стран, — получите уж, как пить дать, между глаз под грохот канонады.

Метла хотел еще что-то сказать, но Доктор отвернулся — он не любил болтовни.

— Что ты смеешься? Если его не найдут, тебя первого потянут, хотя на их месте я тебя просто повесил бы за язык.

— Подумаешь! — отмахнулся сержант. — Что ж! Ему в первой батарее еще не такое обещали.

— Сиди спокойно — иголки погнешь. И не храбрись — ты не знаешь, что это такое. Между прочим, про первую батарею ничего не слыхать, а про тебя весь дивизион знает: и что ты и что не ты — теперь сам черт не разберет, потому что он говорил только про тебя.

— В таком случае о чем разговор — какая теперь разница? — заметил Метла. — Меня сегодня уже Курбанов вызывал…

— Ну вот, а ты говоришь, какая разница! — возмутился Доктор. — Одна — дает, другая — дразнится! Бывает свинина жирная, бекон, свинина постная и свинина со снятым шпиком!