"Коллекция военных приключений. Вече-3". Компиляция. Книги 1-17 (СИ)

– Случается. Война не только твою жизнь огненно перепахала. И не только твоему Ковачу, – комбат обратил внимание, что Магда так ни разу и не назвала своего ветеринара мужем, только «мой Ковач». Но никак не мог понять: от любви это определение исходило или от холодной отстраненности?

– Однако же у тебя, Черный Комиссар, воевать вроде как получается. Даже враги признают, что воюешь, что надо. Страшно, то есть… воюешь.

– Наверное, потому, что нежно воевать пока еще никому не удавалось, – пресек Гродов ее дальнейшие рассуждения по этому поводу.

– А мой Ковач и в мирной жизни ни для чего, кроме как для конспектов своих ветеринарских, не годился. Даже с виду – хлипкий, неказистый. По теории ветеринарии у него вроде бы все складно получалось, а когда нужно было браться за скальпель или за нож-резак, чтобы скотину от мучений избавить, меня просил, сам только подсказывал. От крови его мутило, подступиться к скотине боялся. Ясное дело, что на людях порой и сам оперировал, но я видела: руки дрожат, в глазах – брезгливость. Кастрировать и то мне в большинстве случаев приходилось.

– Почему же замуж за него выходила? Профессоршей стать хотелось?

– С профессоршей тоже не получилось. Выходила за него, когда уже твердо знала, что ни профессором, ни хотя бы обычным преподавателем института или техникума ему не стать. Сын заведующего кафедрой, которого объявили врагом народа и расстреляли… на что он мог рассчитывать? Впрочем, Ковач мой все же надеялся, что в ветеринарной науке на это внимания обращать не станут, потому как политикой там не пахнет, скорее пахнет навозом.

«В политике порой тоже навозом попахивает», – мрачно ухмыльнулся про себя Дмитрий, однако промолчал.

– Но и тут, – продолжала свою исповедь «диверсантка», – мой Ковач жестоко ошибся: не получилось. В общем и дома, и в институте его к науке готовили, а случилось так, что пришлось на ферму идти.

– Ты с Терезией где познакомилась?

– В деревне, у меня в доме.

– Давно? – насторожился майор.

– Да с неделю назад. Она к тебе шла. Неужели не сумела пробраться?

– Сумела, понятно, что сумела… – ответил Гродов, убедившись, что Магда представления не имеет о том, кто такая Терезия Атаманчук в действительности. – Как она к тебе попала?

– В доме у нас останавливалась вместе с каким-то румынским офицером и его денщиком. Дом у нас просторный, каменный, к тому же я с больной матерью перебралась в летнюю кухню. Наверное, так с Терезой и ушла бы, но мать оказалась при смерти, не по-людски было оставлять ее. Позавчера вечером похоронила.

Гродов едва заметно тронул женщину за локоть, что она должна была воспринять как жест сочувствия.

– И что же Атаманчук рассказывала о себе?

– Что молдаванка. Она и в самом деле свободно говорит по-румынски, и что пробирается в Одессу. Румыны арестовали ее, а потом разобрались, что «своя», что не диверсантка, и отпустили.

– Правильно рассказывала, – непроизвольно как-то признал Гродов. – Молдаванка она.

– Только вот что плохо было: Тереза ушла, а офицер и денщик остались. Кроме того, в соседнем доме поселились радист и трое солдат охраны.

– А теперь – главный вопрос, который я обязан был задать тебе первым: каким образом оружие офицера и его денщика оказалось в твоих руках? Ведь это же их оружие?

– Их. Румынский офицер попытался изнасиловать меня.

Услышав это, Гродов окинул взглядом гренадерскую фигуру Магды и рассмеялся.

– Тебя? Изнасиловать?!

– Ты чего смеешься, майор? – обиженно спросила женщина, заставив Гродова теперь уже расхохотаться. – Действительно пытался, прошлой ночью.

– Хотел бы я видеть эту сцену!

– Лучше ее не видеть, нервы погубишь.

– Нет, – решительно покачал он головой, – все-таки я хотел бы видеть эту сцену хотя бы со стороны, издалека, взглянуть на этого несчастного.

– Когда я поняла, что не отстанет, убила ножом, который по ветеринарской привычке всегда ношу с собой, – извлекла она из-за голенища тесак с длинным узким лезвием. – Вот его документы, – достала из нагрудного кармана офицерскую книжку. – Затем вошла в летнюю кухню, убила денщика и под утро, собрав котомку, пошла к вам через плавни, по охотничьей тропе. Кстати, о котомке… – сняла она из-за плеча солдатский вещевой мешок. – Ты голоден?

– Я всегда голоден, – признался Дмитрий. – Это мое естественное состояние.

– Тогда присядем, поедим…

– С этим трофейным оружием и с документами офицера ты поедешь со мной. Оставаться на занятой румынами территории тебе уже никак нельзя, тут же повесят.

– Понятно, что не помилуют. Но если бы просто так взяли и повесили, а то ведь измываться начнут… Молчу, молчу – знаю, что опять ржать станешь.

– Уже нет, – ответил майор, поворачиваясь, чтобы вернуться к штабному гроту. – Разве что попытаюсь представить на месте этого румынского офицера себя. Но для этого у меня попросту фантазии не хватит.

– Да не бойся, тебя бы я резать не стала, – вполголоса, покорным, извиняющимся тоном объяснила Ковач. – Говорила уже, что ты мне сразу понравился. И не вези ты меня в город. У тебя ведь есть в батальоне ополченцы?

– Есть немного. Под командованием Боцмана, которого ты наверняка знаешь.