– Если судить по тому, что оккупанты, неосторожно вошедшие в одно из пригородных сел, в самом деле сразу же пожалели об этом… – прозрачно намекнул майор на расправу над румынским офицером и его денщиком, учиненную самой Ковач.
– Вот и скажите этой даме, майор Гродов, пусть последует моему примеру, – ничуть не смутилась Магда.
…В просторную, не тронутую войной и непрошеными визитерами квартиру их загнал только комендантский час.
– Признайся честно, майор Гродов, – спросила Магда, как только они осмотрелись и наконец-то впали в объятия друг друга, – у тебя, я имею в виду взрослого, когда-нибудь был свой дом?
– Только казармы и гарнизонные общежития.
– Так вот, считай, что теперь он у тебя есть.
– Ты уверена, что эта квартира?..
– Уверена. Хотя дело не только в ней. Отныне твой дом будет там, где буду я. Уж поверь, я постараюсь сделать его таким, чтобы тебе всегда хотелось возвращаться в него.
– В таком случае должен признаться еще в одном: никогда ни одна женщина таких слов или чего-либо подобного мне еще не говорила.
– Это потому, – повела она губами по губам мужчины, – что до сих пор ты имел дело просто… с женщинами, но ни одна из них не была… твоей.
Всю ночь они провели в объятиях друг друга и лишь на рассвете уснули. Когда Гродов проснулся, Магды в квартире уже не было, а на столе его ждали приготовленный на электроплитке суп с тушенкой и записка: «Ушла на занятия в мединститут. Что бы с тобой ни случилось, помни: твой дом там, где нахожусь я. Сочту за счастье, если удастся провести тебя в порту. Твоя женщина».
Все еще полусонный, он подошел к открытому окну, откуда, с третьего этажа дома, просматривалась узенькая полоска моря неподалеку от пляжа Ланжерон и стайка ребят, которые рыбачили, сгрудившись на огромном, выступающем из воды камне. Знал бы кто-нибудь в эти минуты, как ему не хотелось оставлять этот дом с полоской моря в окне!
Уже находясь в Военной гавани, Гродов до последней минуты надеялся, что еще раз удастся увидеть Магду. Перечитав ее записку уже в порту, Дмитрий понял: Ковач словно бы предвидела, что встретится в тот день им уже не суждено. Как сообщил всезнающий Венедов, к тому часу, когда группу Гродова решено было на мотобаркасе переправить на корабль, дрейфующий на рейде, Магда все еще находилась в госпитале. Старший лейтенант лично звонил в мединститут и выяснил: курсанток школы военфельдшеров бросили в госпиталь, на помощь медперсоналу, в связи с поступлением большой партии раненых.
В записке, которую он решил передать Магде через старшего лейтенанта, была всего две строчки: «Зато теперь я буду знать, куда возвращаться, где мой дом. Гродов».
– Помоги ей, Венедов, – попросил. – Магда этого стоит. Кроме тебя, помочь ей в этом городе некому.
– Обязательно помогу, товарищ майор, – клятвенно заверил тот. – И даже влюбляться при этом не стану.
– Ну, это тебе вряд ли удастся – не влюбиться, – усомнился Дмитрий. – Тем не менее спасибо за обещание.
…Эсминец сопровождения, на борту которого оказались заместитель начальника штаба обороны Райчев и группа Гродова, уходил под вечер.
Стоя на его корме, майор всматривался в багровое зарево, которое на западных окраинах Одессы сливалось с таким же багрово-тревожным закатом, и в эти минуты он чувствовал себя так, словно в самые трудные времена этого обреченного города оставлял его на произвол судьбы.
Часть вторая. Севастопольский конвой
1
Конвой еще только приближался к дальнему рейду Севастополя, когда над городом появилось более двух десятков «юнкерсов». На всех шести кораблях тут же была объявлена воздушная тревога; их бортовая артиллерия и пулеметы сразу же присоединилась к тем береговым орудиям, которые уже открыли огонь по врагу.
Для пилотов, чьи машины тройка за тройкой подкрадывались к городу из-за горных хребтов, появление целого отряда кораблей под тем пространством, на котором они должны были совершать развороты, очевидно, оказалось полной неожиданностью. Нацеленные на бомбардировку севастопольских бухт и самого города, они даже не пытались атаковать сами суда, а, наткнувшись на конвой, бросались врассыпную.
Какой-то парнишка из палубной команды эсминца вынырнул из его чрева с ручным пулеметом в руках. Однако в слабых, неопытных руках новобранца оружие это показалось Гродову слишком тяжелым и неповоротливым. Без лишних церемоний вырвав его из рук матроса он крикнул сидевшему за четырехствольной пулеметной установкой старшине: «Упреждение выдерживай! В полкорпуса упреждай их на подлете; я же попытаюсь подхватывать потом, когда начнут разворачиваться!»