Коллекционер

жизнь можно и в районном Доме культуры, и еще частными уроками, если

нам не будет хватать денег.

Общественность очень устал, пока тащил канистры с бензином, две

канистры по десять литров каждая - возраст сказывался. Последний участок

пути - от железной дороги до коттеджа Солдатова, он часто останавливался,

чтобы отдышаться и унять головокружение. Можно было, конечно, обойтись

и одной канистрой, но хотелось, чтобы уж наверняка.

Новые хозяева пока не вселились в коттедж, но выгнали оттуда Киру, и

посадили охрану в будке у ворот, но лаз в заборе не заделали.

Протискиваясь через него с канистрами в руках, Общественность на

минуту потерял сознание, но все же нашел в себе силы, дотащить горючее до

павильона.

Он долго сидел у стеклянной двери - отдыхал, потом достал ключ,

который ему оставила Кира. В последнее время она не выходила из дома,

боялась, что те, кто должен был появиться со дня на день, придут без нее, и

просила Общественность покупать для нее продукты.

Они пришли, но не стали с ней разговаривать, а затолкали в машину,

вывезли на какую-то пустую дорогу, и уехали. Она сидела по-азиатски на

корточках, обхватив голову двумя руками, когда возле нее остановился

задрипанный пикап.

- Эй, тетка, тебе куда? - спросил ее молодой улыбчивый шофер.

- Мне бы как-нибудь добраться до города

- Город Лыткарино подойдет?

Она села в машину и укатила, а ключ остался у Общественности, и

сейчас оказался весьма кстати.

Общественность давно задумал спалить этот проклятый дом, который

стал для него символом вопиющей несправедливости. Он никогда ничем не

владел, но думал, что владеет всем, пока к власти не пришли эти ублюдки с

бумажниками туго набитыми зелеными деньгами, с роскошными

автомобилями и пистолетами. Он пытался спасти свою собственность по

частям: сосновый бор, плаун булавовидный, стоянку древнего человека, но

всякий раз терпел фиаско. Все его доносы, петиции, жалобы, акции протеста

вызывали у людей только смех. Его владения катастрофически

скукоживались до ветхого домика со шкафами набитыми пыльными

собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма и трудами

академиков по сельскому хозяйству. Бороться с этим не было сил, и терпеть

это тоже не было сил, и тогда он решил нанести врагу последний удар.

Он открыл дверь и с трудом втащил канистры через зимний сад в дом.

Содержимым одной из них он облил стены и мебель в гостиной, другую он

попытался втащить наверх по винтовой лестнице, но голова у него

закружилась, и он вместе с ней скатился вниз.

Когда Общественность очнулся, солнечный свет уже пробивался сквозь

жалюзи, во дворе слышались мужские голоса. Он лежал под лестницей в

луже бензина, руки, ноги вроде были целы, но давящая боль в пояснице не

предвещала ничего хорошего. Он попытался подняться, но туловище

отказывалось ему подчиняться. Сил у него оставалось только на то, чтобы

достать из кармана коробок и чиркнуть спичкой.

Бригада Сдобникова строила макаронный цех в чистом поле, жили тут

же в вагончиках, вкалывали без выходных, но раз в две недели подавали

автобус, чтобы рабочие могли поехать в город купить себе кое-что из еды,

отправить деньги на родину, присмотреть в магазинах подарки.

Вот и теперь все уехали в город по своим делам, и Петр остался один в

вагончике. Он заварил себе чай прямо в кружке, и уже собирался хлебнуть

горяченького, как дверь открылась и в вагончик вошла пожилая женщина.

Впрочем, назвать ее пожилой язык не поворачивался, лицо у нее было

гладкое, без единой морщинки, только строгий взгляд голубых глаз и седая

прядь, выбившаяся из-под платка, говорили о том, что она уже не молода.

Петру показалось, будто он знал ее всю жизнь, но где они встречались,

и при каких обстоятельствах, он припомнить не мог.

- Ну, здравствуй, Петро, - как бы в подтверждение их старого

знакомства сказала женщина. - Как живешь, как трудишься на благо

капитализма?

- Не жалуюсь, - ответил Петр.

- Знаю, ты парень стойкий, привык честно зарабатывать своим трудом.

Надеюсь, и долг свой исполнишь честно.

- Какой еще долг, тетя, я никому не должен.

- Сыновний долг, ты разве меня не узнал, я же Родина-Мать.

- Так вот почему я вас помню, я видел вас на плакатах в музее. И чего

от меня требуется, война ведь кончилась?

- Война, сынок, никогда не кончается, есть война священная, есть -

холодная, а есть невидимый фронт, где сражения идут денно и нощно.

- Но, причем здесь я, на то есть чекисты, милиция.

- Тебе не хуже меня известно, что все они куплены и перекуплены. Они

давно уже служат не мне, а тому, кто больше дал, а народ задыхается в

объятьях кровососов.

- А вам не, кажется, мамаша, что народу это нравиться.

- Да ты, я смотрю, умник, вот из-за таких умников меня скоро

перестанут узнавать.

- Не сердитесь мамаша, просто я не хочу никого убивать, не

плотницкое это дело. Хотите чаю?

- Сам пей свой чай, - сорвалась на крик Родина-Мать. - Может хозяин

еще и сахарку подбросит, если хорошо будешь себя вести.

Она вышла вон, и в сердцах выстрелила дверью. Но выстрел ее

пришелся мимо цели, сахар у Петра имелся свой.

Жара, наконец, отступила. Скандинавский циклон принес в