#Коллекционер

Эти серёжки отец сделал для матери. Я помогал ему продумывать каждую деталь, подбирал огранку для камней – мы остановились на «принцессе» и хризолите редкого холодного оттенка. Я помню, что он отлично подчёркивал её глаза. Мне тогда было около восемнадцати, или двадцати – я только учился, наблюдая за тем, как папа создаёт украшения со стороны. Но не в этот раз. У мамы юбилей и мы с отцом впервые работали вместе. Серьги назывались просто: «Аврора». Он учил меня никогда не искать сложных названий изделиям, а давать им имена тех, для кого они созданы.

А почему я это помню?

– Ты больше не рисуешь? – продолжает девушка, обхватывая мои плечи руками.

От этого жеста я вздрагиваю, но она словно не замечает. Тёплый поцелуй в шею, а затем её подбородок ложится на моё плечо.

– Ты боишься, – с улыбкой произносит она.

Я не вижу её лица, но почему–то уверен, что она улыбается.

– Ты боишься, что у тебя не получится рисовать, Глеб. Но ты даже не пробовал.

Картинка меняется, в моих пальцах карандаш. Я рисую, правда рисую, словно впервые в жизни. Это – колье. Широкое, но оно не должно быть массивным. Я пытаюсь нарисовать цветы, какие–то цветы – крошечные, с четырьмя лепестками. Думаю, что для него нужно будет использовать крошку, а не камни – что–то нежно–фиолетовое или голубое. Подойдёт топаз. Топазы подходят карим глазам.

Почему именно карим?

Моя рука двигается над бумагой, пока я вывожу каждый штрих. Когда я заканчиваю, я остаюсь доволен своей работой – оно получилось великолепным. Лёгким, невесомым – словно две ветки сирени.

Сирень?

– Глеб, пойдём спать.

Касание руки к моему плечу. Я пытаюсь разглядеть её лицо, а оно как в тумане – размыто. Но я чувствую, что я знаю её. Её прикосновения не отталкивают, вкус её губ кажется знакомым.

– Тебе нравится? – спрашиваю я, показывая рисунок.

– Очень красиво, – отвечает она, и я опять уверен, что она улыбается.

Я снова беру карандаш и вывожу дату в левом нижнем углу рисунка.

30 мая 2015.

Затем я даю название эскизу.

Я вижу, что пишу имя. Но я не могу его прочитать. Буквы словно пляшут.

А, б, с, и…

Не понимаю.

Пытаюсь сосредоточиться, но…

– Как тебя зовут? – говорю я.

Но рядом никого нет.

Тишина.

Темнота.

Я остался один с листком бумаги в руке.

Кто же она?

Из окна льётся голубоватый свет, тонкая тюль шевелится потоком тёплого воздуха. От этого движения на потолке появились причудливые узоры, заставляя меня хмурить брови и гадать – эти сны связаны с воспоминаниями или просто причуды моего больного разума?

Спрыгнув с кровати, я размял затёкшие мышцы. Натягиваю спортивные штаны и подхожу к комоду, чтобы взять чистую футболку.

– Глеб? – сонный голос Анжелы нарушает тишину.

Вздрогнув, я открываю ящик, теперь уже не заботясь о том, разбужу я её или нет.

– Глеб, почему ты не спишь? – мольба в голосе, перекрываемая лёгким раздражением – противоречивое сочетание.

– Не уснуть. Я пойду, прогуляюсь.

– Глеб! – её голос начинает дрожать, – В чём опять дело?

– Лика, – закатив глаза, я натягиваю футболку и поворачиваюсь лицом к кровати, на которой восседает раскрасневшаяся Анжела, – Что ты хочешь от меня услышать? Я просто не могу уснуть и хочу пойти на свежий воздух.

– Почему ты так со мной поступаешь? – шипит она, – Мы с тобой жили два года нормально. Да, были трудности, но…

– Нормально? – теперь я повышаю голос, – Ты считаешь нормальным просто ждать меня, пока я занимаюсь хрен поймёт чем? Ждать, пока я, как ты то сказала – оторвусь? Ты считаешь, что два года у нас была нормальная жизнь?

– Тебе было тяжело, и я поддерживала тебя!

– Ты считаешь это поддержкой? – я скрещиваю руки на груди и одариваю её задумчивым взглядом, – Сидеть здесь, на всём готовом и делать вид, что всё отлично – это ты считаешь поддержкой? Сделать вид, что ничего не было – это, по–твоему, поддержка? Ответь честно – ты поддерживала меня, – я произношу слово «поддерживала» с иронией, пропитываю его ядом, но я хочу знать, – Потому что любишь; или потому что я так выгодно для тебя забыл, как мой лучший друг совал член в тебя, и ты получала от этого удовольствие?

– Я… Я… Я извинилась! – вопит она.

– Я думаю, что на тот момент мне было ни холодно, ни жарко от твоих извинений, – пожимаю плечами и продолжаю буравить её взглядом, – Я же ничего не помнил. Это удобно, чёрт возьми. Можно начать жизнь с чистого листа сыграв роль порядочной женщины.

– Я – не шлюха!

– Конечно, нет. Ты просто оступилась, с кем не бывает. Или я опять сделал что–то не так, – хмыкнул я, – А твои родители знают о твоём грехопадении?

Анжела замолкает, тяжело дыша. Я ухмыляюсь.

– Что ты им сказала, Лика? Что я попал в аварию и потерял память? Ты опустила все подробности, да?

– Они не должны знать, – она мотает головой из стороны в сторону, – Отец… У него сердце…