Коллекционер и его близкие

Существуют художники и любители, которых мы окрестили подражателями, и действительно, подражание, в собственном смысле этого слова, доведенное до высокого и значительного мастерства, является их единственной целью, их величайшей радостью. К таким подражателям принадлежали мой отец и зять, и любительство одного, так же как и искусство другого, почти полностью исчерпало все возможное в этой области. Подражание не успокаивается до тех пор, пока не заменит изображение изображаемым.

Но так как для этого необходима большая точность и чистота работы, то к ним приближается еще и другая категория, которую мы прозвали кропателями. У этих главным является не копирование, а работа. Лучшей им кажется та вещь, на которой нанесено наибольшее количество точек и штрихов. Тут Вам, вероятно, придет на память коллекция моего дяди. Художник такого типа стремится бесконечно заполнять пространство, как бы наглядно убеждая нас, что материя делима до бесконечности. Подобный талант весьма ценен, когда он передает в миниатюре облик какого-нибудь достойного и почтенного лица, тем самым позволяя нам видеть глазами то, что было столь драгоценным нашему сердцу, — со всеми его внешними качествами, среди и возле других драгоценностей.

Естественная история также многим обязана этим людям.

Когда мы говорили об этом классе любителей, я не мог не вспомнить о себе и не подумать, что я с моими прежними пристрастиями составлял полнейшую его противоположность. Художников, стремящихся малым количеством штрихов создать слишком много (тогда как те, другие, многочисленными штрихами и точками создают, может быть, слишком мало), мы окрестили эскизниками. Разумеется, здесь речь идет не о тех мастерах, которые сначала, для своей и чужой предварительной оценки, делают общий набросок произведения, ими впоследствии завершаемого. Ведь это только предварительный эскиз. Эскизниками же мы по праву называем тех, кто не стремится приспособить свой талант к чему-то большему, чем набросок, и следовательно, никогда не достигает конца искусства, художественной завершенности, совершенно так же, как кропатель частенько не умеет открыть существенного его начала — фантазии и остроумия.

Эскизник, напротив, обычно обладает чрезмерным воображением; он любит поэтические, фантастические объекты и всегда немножко пересаливает в выразительности.

Его вещам редко присущи дряблость и незначительность; эти недостатки гораздо чаще сочетаются с хорошим выполнением.

За тех, в ком преобладает мягкое, изящное, обаятельное, немедленно вступилась Каролина и торжественно запротестовала против того, чтобы этот класс заклеймили насмешливой кличкой. Юлия же, напротив, охотно отдает себя и своих друзей, поэтически вдохновенных эскизников, любителей и исполнителей, на волю судьбы и на суд как строгих, так и либеральных знатоков.

От мягкотелых мы, естественно, перешли к гравюрам и офортам старых мастеров, так как эти произведения, невзирая на их строгость, неподвижность и жесткость, все еще продолжают радовать нас известной резкостью и определенностью характера.

Затем мы вспомнили о других разновидностях, которые, впрочем, уже вмещаются в вышеупомянутые; к ним относятся: карикатуристы, выискивающие только отвратительное, физически или морально уродливое, импровизаторы, с великой ловкостью и быстротой на ходу набрасывающие свои картины, ученые художники, произведения которых непонятны без комментариев, ученые ценители, которые не могут не комментировать даже самые простые вещи, и все остальные, о которых я когда-нибудь выскажусь подробнее. На этот же раз я ограничусь пожеланием, чтобы конец моего письма, дав Вам повод улыбнуться над моей самонадеянностью, примирил Вас с его началом, где я дерзнул посмеяться над милыми слабостями моих дорогих друзей. Если моя дерзость не кажется Вам неприятной, воздайте мне тем же. Поругайте меня, покажите мне, как в зеркале, и мои чудачества. Этим Вы приумножите благодарность, но не приверженность

Вашего вечно преданного.

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Веселая непринужденность Вашего ответа является порукой, что мое письмо застало Вас в превосходнейшем настроении и не омрачило этого драгоценного дара небес. Для меня же Ваши листки явились приятным подарком в приятную минуту.

Если счастье чаще приходит в одиночку и только редко в компании, как это свойственно несчастию, то я на сей раз столкнулся с исключением из этого правила: более желанным и многозначащим Ваше письмо не могло для меня явиться, а Ваши примечания к моим причудливым классификациям не могли быстрее принести плодов, чем именно в этот момент, когда они, подобно уже прорастающему семени, упали на плодородную почву. Итак, разрешите мне пересказать Вам историю вчерашнего дня и известить Вас о новой взошедшей для меня звезде, с которой так счастливо сочеталось созвездие Вашего письма.