Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства

Каким бы великим ни было художественное умение Микеланджело, он никогда не отличался щедростью ни в деньгах, ни в похвале. На самом деле он отличался крайней скупостью. По контрасту с ним Биндо Альтовити, прекрасный и великодушный человек, был одним из самых проницательных покровителей XVI века. Джулио Романо, при всей его непочтительности, был самым влиятельным человеком в мастерской Рафаэля. Рафаэль обращался с ним как с сыном, а не просто как с одаренным помощником. Оттавиано Медичи, который незаметно действовал за кулисами Флоренции, был арбитром вкуса для всей семьи. И все эти люди, имевшие так мало общего, сходились на том, что Джорджо Вазари был прекрасным художником и другом. Они что-то видели в нем и в его работе, что в нашу эпоху уже настолько не ценится. В отличие от современных критиков, они не считали его второсортным исполнителем. Наоборот, они ждали от него многого и заказывали ему великолепные публичные проекты и очень личные религиозные произведения.

Вкусы меняются. И у одного человека, и у общества в целом. В начале XX века большинство тех, кому вообще было до этого дело, считали работы Бронзино, Понтормо и Россо Фьорентино, Вазари и Караваджо непростительно уродливыми. Сегодня, столетие спустя, посетители Апостольского дворца ахают при виде работы Микеланджело в капелле Паолина, но быстро проходят мимо фресок в соседней Царской зале. Они больше не кажутся уродливыми, но если Караваджо стал известным в последние десятилетия благодаря (или, скорее, вопреки) своей революционной эстетике, которая до этого смущала зрителей, то Вазари остался маргиналом. Многие считают его важным историком, но, безусловно, вторичным художником. Характерно, что Роберт Карден, автор вышедшей в 1911-м биографии Вазари, единственной его крупной биографии и по сей день, осыпает градом критики любую его деятельность, кроме писательской, которую хвалит скрепя сердце. Гости Флоренции мечтают о том, чтобы снять его фрески со сценами битв в палаццо Веккьо и узнать, осталось ли что-нибудь от «Битвы при Ангиари» Леонардо или «Битвы при Кашине» Микеланджело. Во всей Италии есть только два места, где сохранившиеся работы Вазари демонстрируются c беззастенчивой гордостью: в Ареццо, где он родился, и в Неаполе, где убранство церкви Монтеоливето Маджоре авторства Вазари признано настоящим сокровищем. Горькая ирония по отношению к человеку, который так подробно писал об оценке произведений искусства. Похоже, что Вазари пал жертвой меняющихся представлений о том, что такое хорошо, плохо и прекрасно.

Самым существенным изменением в представлениях об искусстве стала идея, что оно должно быть прямым, простым и честным, а не виртуозно-изощренным. А не существовало более виртуозно-изощренного искусства, чем маньеризм. Критерий простоты и непосредственности возник уже под конец жизни Вазари, в 1563 году, когда Римско-католическая церковь в ходе реформы Тридентского собора издала общие инструкции относительно религиозного искусства, архитектуры и музыки. Требования к сакральной музыке и изображениям звучали предельно ясно: они должны быть скорее простыми, нежели хитроумными[251]. Здания церквей следовало проектировать таким образом, чтобы клир и прихожане находились в одном общем пространстве, в котором все могли бы слышать и видеть мессу и принимать в ней участие. Создание изощренных живописных загадок, таких как «Весна» Боттичелли или «Любовь небесная и любовь земная» Тициана, которые до сих пор занимают ученых, внезапно стало считаться напрасной тратой времени.

Эмоциональность, ясная идея, вызывающая сопереживание, доступная трактовка религиозных сюжетов — одобрение всех этих качеств в живописи было частью идеологической борьбы с протестантизмом. Искусство стало мирным оружием, с помощью которого церковь хотела оградить чувства и помыслы прихожан от «еретической» угрозы.