Коллекционер жизней. Джорджо Вазари и изобретение искусства

Собака на портрете говорила о верности, присущей изображенному человеку, а вовсе не о том, что у него было это домашнее животное. Россыпь апельсинов на подоконнике в «Чете Арнольфини» Яна ван Эйка свидетельствует о богатстве (апельсины поставлялись в Брюгге из Испании за большие деньги), а вовсе не о том, что члены семьи Арнольфини имели обыкновение хранить фрукты на подоконнике, и даже не о том, что кто-нибудь из них любил цитрусовые.

Бытует мнение, что великий портрет должен раскрывать перед зрителем тайну изображаемого человека. Подразумевается, что художник способен разглядеть эту тайну, но ведь заказчик требует запечатлеть себя для потомков в самом лестном виде. Иногда портретисты и впрямь оставляли зашифрованные послания о том, что заказчик, возможно, вовсе и не хотел афишировать. Например, предательский клочок настоящих волос, который выглядывает из-под овчинного парика римского императора Домициана на его великолепном бюсте в Музее искусств Толедо. Или, например, неприкрытое честолюбие на худом голодном лице Пьетро Бембо, запечатленное Лукасом Кранахом на портрете этого писателя XVI века. Но художник должен вводить такие намеки столь тонко, чтобы заказчик остался полностью доволен своим портретом и заплатил за него.

Поэтому о литературных портретах, созданных Вазари, мы должны судить так же, как мы судим о живописных: в основе их лежит правда, но преломленная видением художника, превращенная в произведение искусства. Мы видим не столько сам предмет, сколько его интерпретацию. Произведение Вазари следует читать как художественный текст о приключениях великих творцов, основанный на устных и письменных преданиях.

Однако желание извлечь из жизнеописаний какую-то мораль заставило Вазари превратить в негодяев художников, которые вовсе не заслуживают такой репутации. Как замечает биограф Вазари Эндрю Лэдис, «для Вазари, как и для любого автора, злодеи были естественным и неизбежным явлением, движущей силой сюжета, потому что история, в которой нет ошибки, лишается увлекательности и правдоподобия. Или, как говорила Мэй Уэст, „добродетели тоже вознаграждаются, но не в билетной кассе“»[11].

Прием противопоставления хороших художников дурным наиболее очевидно выражен в сконструированной Вазари дуэли между Фра Филиппо Липпи и идеализированным святым Фра Анджелико (официально признанным «блаженным» папой Иоанном Павлом II в 1982 году, что является первым шагом канонизации святого)[12]. Грех Липпи заключался в том, что святых он писал с «развратных» моделей, таких как его любовница, бывшая монахиня Лукреция Бути. Она часто позировала для изображений Девы Марии, а младенца Иисуса Липпи писал с их маленького сына.

Но, похоже, историям Вазари научные опровержения не страшны.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

3. От горшечников к живописцам. Предшественники и первые учителя Вазари

Вазари отличался скромностью — редкое качество среди его современников. После того как он посвятил сотни страниц жизням других, в конце второго издания «Жизнеописаний» (1568), как раз перед заключительным словом «Автор — художникам рисунка», он добавляет короткую сводку о себе. В сущности, этой лаконичной автобиографией он как бы подтверждает свое право тоже называться «художником рисунков». Затем он торжественно благодарит своих коллег за ту поддержку и воодушевление, которые они дарили ему при работе над столь масштабным проектом. По достоинству уделив место каждому из коллег, главным среди которых является Микеланджело, Вазари вскользь упоминает о собственных достижениях: