Коллекционеры редкостей

– Куда я его заберу? Он же… – Микаэль замолчал, заметив, как набухают слезами глаза подменыша. – Слушай, если ты брауни, значит умеешь становиться невидимым? Чтобы люди тебя не замечали.

– Не умею, – подменыш шмыгнул носом. – Не научили меня. Ты опять уйдёшь? Не уходи, Мики, я без тебя не смогу. Совсем не смогу!

– А родители твои где?

– Откуда я знаю? Мимо прошли, меня оставили, вашего мальчонку забрали. Я заморышем родился, так и так помирать. А у людей… – он запнулся, – ну, всякое говорят. Случается, подменыши выживают.

Баргест шумно вздохнул.

– Выживают, но только если человек примет подменыша в своё сердце. Честно примет, без лукавства. И больше не бросит. Ладно, пошли. Есть тут поблизости холм. Его обитатели мне должны. Они летние, на зиму своё жилище закрывают. Вам у них хорошо будет.

– Но я не могу уйти из дома! – Микаэль чуть не заплакал. – Кто без меня отцу поможет? И мамка опять в тягости.

– А я как же?! – брауни обхватил его за ноги.

Микаэль погладил грязные волосы подменыша, вытащил запутавшегося червяка. Что же делать? Что?!

– Погоди, отец говорил, что какой-то чудак купил старый дом в долине – тот, где никто жить не хочет. Вроде, настоящий профессор из Дублина. Сказки собирает. Он работника искал, обещал хорошо заплатить, но никто не пошёл, боятся. А я бы нанялся. Если он любит сказки, может, и тебя не прогонит? Только с тем домом что-то неладно.

– Потому что нельзя строиться на дороге гоблинов! – рыкнул баргест. – Ладно, так и быть, помечу дом, как свой. Вас не тронут.

– А что ты возьмешь за свою помощь? – спросил Микаэль.

– Ты играй. Я буду приходить, слушать.

К дому в долине они пошли не спеша, приноравливаясь к неуверенным шагам подменыша.

– Я всё думаю, – помявшись, спросил Микаэль, – что с Джоем стало?

– А что с ним станется? – проворчал баргест. – Вырастет, женится на девице из брауни. Здоровых детишек нарожает. За тем его и украли.

– А Хромой Олли рассказывал, что Добрые соседи воруют детей, чтобы отдавать их демонам, вместо своих.

– В прежние времена и такое бывало, – баргест подтолкнул носом подменыша, замершего возле кустика цветущего вереска. – Но брауни никому дани не платили и не платят. Не переживай, не пропадёт твой братишка.

Микаэль глубоко вздохнул, напряжённые плечи расслабились, словно сбросили невыносимую тяжесть.

– Хорошо.

– Хорошо, – повторил брауни, остановился возле россыпи бледных грибов, сорвал один и сунул в рот.

– Нельзя! – Микаэль попытался отобрать гриб.

– Ему можно, – хмыкнул баргест. – Спать лучше будет. Ну, вот и пришли. Дальше без меня.

Он сел в тени каменной ограды. Микаэль с брауни поднялись на крыльцо добротного, хотя и неухоженного дома, затянутого плющом до крыши. Постучали. Баргест подался вперёд, всматриваясь в открывшуюся дверь. Профессор оказался невысоким толстяком в круглых очках. Они с Микаэлем о чём-то поговорили, потом профессор присел на корточки и протянул руку к брауни. Так в церкви касаются священной реликвии – бережно и с благоговением. Вот теперь, действительно, всё хорошо…

***

– Ишь, как у тебя ладно выходит! – Грюла одобрительно причмокивает. – За всех рассказываешь, словно в головы им заглянул и все помыслы узнал.

– Да чего там узнавать! – фыркаю я. – Люди – существа простые, а собаки – ещё проще.

– Ох, лукавишь! – Грюла грозит мне корявым пальцем. – А то я не знаю, что с простыми ты дела не имеешь. А баргест тот самый, об которого ты клыки обломал?

– Это он обломал, а не я!

– Ладно, ладно, не хорохорься. Садись лучше к столу. Мои что-то загулялись, не будем их ждать.

Я мигом подсаживаюсь к благоухающей миске. Поесть в тишине, пока не примчалась орда голодных троллей, не часто удаётся.

– А когда это всё случилось-то? – Грюла щедро подливает мне добавку. – До войны, небось?

– За полвека до Первой Гибельной.

Она тяжело кивает. Человеческие мировые войны и троллей зацепили, но говорить об этом они не любят. Так что дальше мы ужинаем в молчании.

Когда детишки Грюлы вваливается в пещеру, я уже вылизываю миску. Матушка ворчит на своих лоботрясов, развязывает набитые награбленным добром мешки. Из одного выскакивает поросёнок, с визгом кидается под стол. Тролли, перекрикивая друг друга, устремляются за ним и, разумеется, застревают. Грюла костерит их от всей материнской души. Для моих ушей это уже слишком. Поднимаюсь и аккуратно, чтобы никого не задеть – при моих-то размерах я и троллю могу ногу отдавить – выхожу за порог. Потягиваюсь с наслаждением, вдыхая морозный воздух. Настала моя пора: зимнее солнцестояние, тринадцать ночей Йоля. И пусть волшебства в мире осталось с воробьиный нос, пока люди празднуют середину зимы, моя сила не убавится. И неважно, как они этот праздник называют.