Коллонтай. Валькирия и блудница революции

Так называемые знатоки Китая не понимают, что там происходит. Они влюблены в Китай и слепы, как все влюбленные. Они полагаются на старую нерушимую, с их точки зрения, твердь китайской культуры и не замечают, как эта твердь исчезает. Когда советские эмиссары Карахан, Бородин и Блюхер прокололись с китайской революцией, когда она не превратилась в пролетарскую по рецепту Маркса и Ленина, Москва повела очень дальновидную политику: в Москве и Ленинграде были основаны дальневосточные университеты, в которых сейчас год за годом учатся тысячи китайцев, индусов, бирманцев, яванцев, получая в дополнение к образованию политические установки. В их учебном плане не только учение Маркса и Ленина, но и тактика гражданской войны, саботажа и шпионажа, указании по учреждению независимых организаций, нелегальных типографий и т. д. Прилежные воспитанники мировой революции уже сегодня ведут партизанскую войну с Японией. При этом они получают оружие от Америки и Англии, которые в их близорукой наивности прилежно кормят московского дракона. Там, в Китае, решится судьба следующего столетия, там, в Китае, будет идти борьба за мировое господство, для Китая кремлевский хозяин будет экономить силы и порох. Именно поэтому Александров готов к разговору с Вами".

Я должен честно признать, что ожерелье причин было нанизано вполне убедительно. Разумеется, мысль в Москве вполне могла работать в этом направлении. Казалось невероятным, что Клаус сам выдумал все приведенные им аргументы. К тому же некоторые названные им имена и события прямо указывали на советские источники информации. Если Александров действительно находился в Стокгольме и был готов встречаться со мной, становилось ясно, что с частной авантюрой покончено. Вряд ли Александрова заинтересует встреча с оппозиционером, к какой бы группировке он ни относился. Нет, он ищет человека, имеющего прямой выход на Вольфсшанце. Дальнейшая самодеятельность была не только бессмысленной и опасной, но и невозможной. Оставалось лишь два пути: с минимумом потерь выйти из игры или стать тупым орудием большой политики и помочь Кремлю установить желаемый контакт. Непростой выбор. Часами бродил я той ночью по ярко освещенному Стокгольму. Мне пришли на ум слова Шекспира:

The time is out of joint: О cursed spite,

That ever I was born to set it right.

(Распалась связь времен.

Зачем же я связать ее рожден! (в переводе Б. Пастернака) — цитата из шекспировского "Гамлета". — Б.С.)

"Не излишне ли я самонадеян, поверяя свою скромную судьбу такими мерками", — подумал я. Но ведь на карте стоит много больше, чем во время той семейной ссоры в датском королевстве. Если существует хоть мимолетная тень малейшей надежды на то, чтобы закончить войну и оградить Европу от советского нашествия, есть ли у меня вообще выбор? Могу ли я сейчас выйти из игры и спокойно поехать домой, радуясь, что вышел невредимым из опаснейшей аферы. И пусть дни сами текут своим чередом до того момента, когда русские окажутся на берегах Эльбы?

На следующее утро я полетел в Берлин, чтобы "покаяться", но не успел выйти из машины в Темнельхофе, как был арестован.

Меня ждал чиновник из СД, чтобы, согласно приказу, доставить меня к своему шефу — обергруппенфюреру СС Кальтенбруннеру. По пути я узнал о причине столь повышенного внимания к моей персоне. Мой собеседник Клаус, желая узнать, действительно ли я тот самый человек, которому следует передать предложение Александрова, отправился к немецкому военному атташе в Стокгольме, где изложил свое сообщение повторно. Военный атташе доложил своему шефу — Канарису, а Канарис — Гитлеру. Но его версия гласила: еврей Клаус утверждает, что в Стокгольме находится еврей Александров, который ждет немецкого переговорщика. Если через четыре дня переговорщик не объявится, Александров отправится в Лондон, чтобы окончательно договориться там о совместной работе Кремля с западными державами. У Гитлера случился припадок бешенства, и он приказал немедленно привлечь к ответственности всех связанных с этой "грязной еврейской провокацией". Военный атташе из Стокгольма телеграфом проинформировал Берлин о моем прибытии, как и о том, что я могу дать вполне аутентичную справку о происшествии.