Коллонтай

Коллонтай не очень нравилось то, что она видела: «Женщины здесь в Норвегии дошли до того, что весят тридцать шесть кило, едят один виноград и затем из-за истощения попадают на месяц в клинику. Но в «плоской» фигуре есть вполне логический момент. Материнство в буржуазном обществе отступает на задний план. Идет, особенно в профессионально-интеллигентской среде, ожесточенная борьба за места в конторах. Чтобы выдержать конкуренцию, женщина должна производить впечатление, что она с материнством ничего общего не имеет, что она — третий пол».

Молодые женщины с восхищением взирали на мгновенно ставшую знаменитой немецкую актрису Марлен Дитрих, блистательно игравшую роль эмансипированной женщины. Марлен удивительным образом сочетала женственность с внешней маскулинностью. Марлен была неотразима. Она стала секс-символом в те времена, когда только смельчаки решались рассуждать о сексе. Задолго до того, как огромная зрительская аудитория увлеклась выяснением волнующего вопроса, было ли белье на актрисе Шэрон Стоун в знаменитой сцене из фильма «Основной инстинкт», мужчины с неменьшим волнением вглядывались в полуобнаженную Марлен Дитрих на экране.

Европейские женщины отстаивали свою независимость на службе и в постели. Женщины предъявили права на собственную сексуальность — на свои фантазии, на свои пристрастия и на право их удовлетворять.

Одни восторженно считали это новой революцией, другие — брезгливо — декадентством. Одни были благодарны переменам — их избавили от страха проявить свои искренние чувства, позволили быть самими собой, обрести счастье! Другие с ненавистью говорили: ваша свобода — это свобода извращений и половой распущенности, немыслимой для народа! И это вы называете демократией и правами человека?

Большевистская Россия законодательно освободила женщину (свою роль в этом Коллонтай всегда могла поставить себе в заслугу), Америка благодаря влиянию кинематографа и музыки раскрепостила ее культурно. Новая женщина ездит на машине, носит шелковые чулки или теннисную юбочку, ее можно увидеть в баре или на спортивной площадке. Что не мешает завести не одного, а несколько детей… Коллонтай это нравилось. Да только у нее на родине всё это не поощрялось. И ей приходилось помалкивать.

«Научиться быть одной»

В шведской столице в королевском театре поставили оперу выдающегося композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича «Катерина Измайлова». В Москве опера подверглась разнузданной критике. В Стокгольме — вызвала раздражение советского полпреда.

«Мне не нравится, что в музыке чересчур подчеркнута сексуальность, — писала Коллонтай. — Я никогда не слышала музыки, в которой преобладали бы в такой степени сексуальные переживания… Неприятно… Потом досадно, что по фабуле шведы будут судить о нас, русских. Не поймут, что вся грубость и жестокость нравов относится к дореволюционному быту России. Что общего в нравах и быте советских людей с этой оперой? Не следует пускать такие вещи за границу».

Как быстро менялась Коллонтай… Постепенно она становится другим человеком. Сама удивлялась этим переменам: «Меня заинтересовала эта затея — придать полпредству более элегантный и представительный вид. Вспомнила, что когда я выходила замуж за Коллонтая, мать моя тщательно пыталась заинтересовать меня обстановкой будущего семейного очага. Только бы у меня был свой письменный стол и книжный шкаф, остальное неинтересно и неважно. А сейчас я обдуманно и с любовью выбирала каждую вещь для новой гостиной.

Наш праздник провели в новой гостиной, всем очень понравилось. Но я боялась за ковер, и сотрудники закусывали в большой канцелярии».

Что же осталось от некогда мятежной, непокорной, прямой до резкости, принципиальной до невозможности, жаждавшей справедливости и готовой сражаться за нее Коллонтай?

Отчего так? Люди с возрастом меняются? В юности бунтарь, в зрелые годы — консерватор? Иссякла любовная страсть, во многом управлявшая поступками Коллонтай. И стало ясно, что она предельно холодный и эгоистичный человек, думающий только о себе. И не была ли та единственная свобода, которой она действительно жаждала, свободой выбирать себе партнеров и свободой от обязательств перед другими? Для этого, правда, пришлось совершить революцию…

Она сохранила бесконечную жажду жизни, однако стала циничной и изощренной. Но не эти ли качества позволили ей сохраниться? Она предпочла пожертвовать всем, чтобы остаться на плаву. Ей повезло, что природа наградила ее железными нервами.

Наученная горьким опытом, она руководствовалась простым правилом: всегда ожидай предательства. В любви она боялась вновь быть брошенной (история с Павлом Дыбенко оставила глубокий шрам), в политике — вообще быть выброшенной из жизни. Да и пришло трезвое осознание, что времена наступили опасные. Это против царского правительства можно было бунтовать. Что не так — вытребовал загранпаспорт и — в свободные края, Цюрих, Париж, Лондон. А еще кричали «тюрьма народов»… А вот при советской власти по-настоящему стало страшно.