Коллонтай

Четвертого декабря 1917 года один из столичных журналистов опубликовал «Маленький фельетон» о Коллонтай, издеваясь над ее планами и действиями (в те дни это еще дозволялось):

«Во время беседы в кабинете находились два ближайших сотрудника комиссара: товарищ (заместитель. — Л. М.) министра и товарищ-подруга — Шадурская.

Ерофеич, бывший сторож воспитательного дома, — человек, по-видимому, молчаливый. Сизый нос придает его лицу добродушный вид, а распространяющийся вокруг Ерофеича приятный запах алкоголя вызывает к нему полное доверие. Товарищ — подруга Шадурская полна женственности и не лишена болтливости.

Ваш сотрудник имеет честь знать товарища Коллонтай лет тридцать. Впервые он увидел ее молодой барышней, генеральской дочкой в самых буржуазных кругах. Затем он ее часто встречал в 1905 году. Товарищ Коллонтай отличалась тогда необычайно изящными туалетами и довольно меньшевистскими взглядами.

Теперь товарищ Коллонтай значительно постарела. От старого изящества остался только один золотой лорнет, которым она изредка хлопала Ерофеича по его сизому носу, когда этот нос извлекал слишком громкие звуки.

— Я с моими сотрудниками обременена делами, — сказала вашему сотруднику тов. Коллонтай, — а потому могу уделить вам всего пять минут. Вас интересует программа моей деятельности. Скажу вам прямо: сейчас меня интересуют три вопроса. Охрана материнства, врачебное дело и карточная фабрика. Современное материнство, по моему глубокому убеждению, есть продукт капиталистического строя и частной собственности. Так как мне крайне дороги интересы будущего, большевистского поколения, то я прежде всего требую, чтобы орудия производства этого поколения были обобществлены. Декрет об этом будет на днях опубликован. Со своей же стороны я разослала циркуляр всем местным советам об устройстве при всех советах воспитательных домов и яслей. Отовсюду я получаю сочувственные телеграммы. Что касается врачебного дела, то в своем ведомстве я произвожу основательную чистку врачебного персонала. На днях я была в Обуховской больнице и сама видела, как врач-кадет выслушивает большевистское сердце. Такие возмутительные факты впредь недопустимы, и я немедленно уволила всех врачей правее левых эсеров. Кроме того, я нахожу, что медицина должна быть народной. Долой интеллигентов, продавшихся буржуазии! В связи с этим я вызвала из Самары знаменитого Кузьмича, столь плодотворно лечащего своей травой эфедрой весь русский народ. Он назначен главным врачом Обуховской больницы. Мною уже выписано при его посредстве сто вагонов эфедры. К сожалению, буржуи-помещики разграбили большинство вагонов и скормили целебную траву буржуазным лошадям. Да будет им стыдно!

— Гениальная женщина! — не утерпев, воскликнула Шадурская.

— Директором института экспериментальной медицины я назначила всем известного дворника с Мойки, дом 9, который так успешно лечит рак при помощи коньяка. Он вылечил и Ерофеича.

Ерофеич встрепенулся и тут же подтвердил, что коньяк его совершенно вылечил.

— Что касается карточной фабрики, то дальнейшее ее ведение еще не разработано. У нас, в совете комиссаров, существует относительно этого вопроса два течения. Комиссар Менжинский ввиду недостатка денежных знаков предполагает превратить карты в кредитки. Тузы — рубль, валеты — сто рублей, дамы — пятьсот. С другой стороны, наша культурно-просветительная комиссия против этого резко возражает. По ее мнению, необходимо поддерживать культурные досуги гарнизона. Карты — одно из самых невинных и излюбленных развлечений товарищей-солдат. Я еще не знаю, как этот вопрос будет разрешен. Одно могу сказать наверное: во избежание инсинуаций из карточной колоды будут изъяты бубновые тузы и червонные валеты. И по весьма резонным требованиям моих товарищей.

Товарищ Коллонтай встала и дала понять вашему сотруднику, что аудиенция окончена. Ловко ударив Ерофеича по сизому носу, товарищ Коллонтай подала нам руку.

Ваш корреспондент спросил тов. Коллонтай, выдала ли она солдаткам восемьдесят три миллиарда пайков, которые она усиленно требовала от правительства Керенского, но товарищ-подруга Шадурская заявила нам, что этот вопрос слишком бестактен.

Шадурская провожала вашего корреспондента по длинным коридорам Смольного.

— Не правда ли, гениальная женщина? Недаром я с ней дружу вот уже сорок лет.

Ваш корреспондент вполне согласился с товарищем-подругой Шадурской и покинул Смольный ровно в 17 часов 33 минуты».

Новации Александры Михайловны Коллонтай вызывали насмешки и раздражение, особенно кадровые решения.

Известная писательница Зинаида Николаевна Гиппиус, свидетельница революционных событий, записала 22 декабря 1917 года в дневнике: «Вчера был неслыханный буран. Петербург занесен снегом, как деревня. Ведь снега теперь не счищают, дворники — на ответственных постах, в министерствах, директорами, инспекторами и т. д. Прошу заметить, что я не преувеличиваю, это факт. Министерша Коллонтай назначила инспектором Екатерининского Института именно дворника этого же самого женского учебного заведения».