Колодец

Патриархи вновь склонились над растением, которое ниньзя всё ещё продолжал терпеливо держать на вытянутых руках. Старший патриарх отставил в сторону посох, который тут же подхватила какая-то вынырнувшая из темноты девушка, распростёр над Омелой ладони с растопыренными пальцами и заговорил нараспев чистым певучим голосом. И опять Симаков не разобрал ни слова!

— Что это за язык? — обернулся он к Лыковой

— Это — древний, давно забытый пра — язык, бывший некогда общим для всех народов планеты! — ответила целительница, — Некоторые путают его с ЭЙУИ —

Универсальным языком Великого Космоса, который, кстати, произошёл как раз

от земного пра — языка!

Два других старца тем временем начали вторить старшему, отбивая такт ударами посохов о землю. Заговор длился недолго. Как только патриархи закончили его читать, ниньзя протянул старшему золотой серп и с поклоном унёс Омелу за костёр.

Теперь к патриархам подвели белых телят. Старший друид взмахнул сер-пом, сверкнуло золотое лезвие и — телята один за другим пали с перерезанными глотками!

Когда Симаков резал домашнюю скотину, Клавдия всегда убегала в хату и плотно затворяла двери. Став же невольной свидетельницей жертвоприношения, она тихонечко ойкнула и задрожала осиновым листом. Симаков знал про эту слабость жены, поэтому поспешил обнять её за плечи, успокоить и подбодрить…

Кровь принесённых в жертву телят била шипящей струёй из пузырящих-ся на горле ран. Друиды-жрецы, что рангом помельче, умело собрали её в подставленные золотые ковшики, коих было числом три. Набрав посудины до краёв, они передали их трём специальным женщинам, которые поджидали в сторонке.

Женщины в свою очередь, подхватив ковшики, разошлись по сторонам и понесли их каждая к своему заранее выбранному костру, где часть крови выплеснули в огонь. Пламя в ответ затрещало и это было, по-видимому, добрым знаком, так как остальные друиды разразились довольными восклицаниями.

Женщины поклонились пламени и вновь сошлись под дубом. Здесь они стали кружить вокруг дерева и пританцовывая кропить его корни кровавыми каплями. Непонятный ритуал всё ещё продолжался, а к собравшимся возле камня "приглашённым" уже стали подходить молчаливые тени и за руку уводить их куда-то в полумрак поляны. Возле обломка осталась только чета Симаковых…

Михаил Степанович, не отрывая глаз от разбрызгивающих кровь женщин, старался следить и за окружающей обстановкой. Поэтому он без труда заметил, что одну пару повели прямиком к кострам, другую к дубу, а одинокую женщину — к основной массе пирующих друидов. Ему стало интересно, как их будут исцелять, но его отвлекла Клавдия:

— Смотри, Мишь, смотри! Бр-р-р! Гадость какая!

Симаков посмотрел, куда указывала жена, и увидел, что женщины с ковшиками уже вернулись от дуба к патриархам. Встав рядком, они протянули им свои посудины. Старцы степенно приняли ковшики и сделали из них по три глотка каждый. Затем, обернувшись, передали ковшики стоящим сзади жрецам, выстроившимся в иерархическую шеренгу по старшинству. За жрецами, колдунами и лекарями следовали уже простые друиды. Братины с кровью пошли гулять по толпе. Каждый друид, сделав один-единственный глоток, передавал ковшик дальше…

— Эка невидаль! — хмыкнул Симаков, — Старообрядец дед Антифей из Дубини-

но до сих пор пьёт кровь каждой зарезанной на селе скотины! Ему деревенские сами несут, кто в кружке, кто в миске… А ну, погодь-ка! Муж Клавдии насторожился, потому, что белый ниньзя внезапно отделился от патриархов и быстрым шагом направился в их с Клавдией сторону, держа в руках завёрнутый в полотно плод Омелы. Симаков во все глаза смотрел на него и голова у него всё больше и больше шла кругом. Он окончательно угадал и эту походку и человека, скрывающегося под бинтами. Открытие было настолько неправдоподобным и ошеломляющим, что он на время лишился дара речи. Именно этого человека он меньше всего ожидал встретить в таком месте и в такое время!

— Митрич? Никак ты? — негромко окликнул он подходящего ниньзю и приста- льно вгляделся в щёлочку между бинтами. Клавдия, услышав мужа, вскрикнула и закрыла рот платком. Её взяла оторопь, она не знала что и сказать.

Ниньзя же на вопрос Симакова разразился сухим трескучим смешком:

— Хе-хе-хе! Угадал-таки, соседушка! Я это, я… Наслышан про ваше с Клавкой горе, Миха… Жалко мне вас стало, вот и решил пособить… А что хитростью зама

нил вас на наше празднество, так не обессудьте, по-другому бы вы и не пошли…

Для вашей же пользы старался. Дык, ладно! Таперича всем молчок: лечить начну!

— Что ж раньше-то не брался, дед, коли можешь? — нарушила запрет потрясённая Клавдия.

— Всякому овощу — свой срок, знаешь? — пояснил Митрич, — Раньше нельзя было, время ещё не приспело… Счас в самый раз будет! Ладно, разевайте рты пошире!

Он отщепнул от плода Омелы, удивительно напоминающего человеческий эмбрион небольшой кусочек и сунул его в послушно подставленный К

— Таперича жуйте лучше… Вот так! Потом глотайте… Хорошо! — он хлопнул в ла