Колодец и маятник

В смерти, - нет!

Else there is no immortality for man.

Даже в самой могиле не все покидает человека: иначе для него не было бы бессмертия.

Arousing from the most profound of slumbers, we break the gossamer web of some dream. Yet in a second afterward, (so frail may that web have been) we remember not that we have dreamed.

Пробуждаясь от глубокого сна, мы непременно разрываем сеть какого-нибудь сновидения, хотя, секунду спустя, может быть, уже и не помним этого сновидения.

In the return to life from the swoon there are two stages; first, that of the sense of mental or spiritual; secondly, that of the sense of physical, existence.

При возвращении от обморока к жизни, бывают две степени: в первой мы ощущаем существование нравственное, во второй -существование физическое.

It seems probable that if, upon reaching the second stage, we could recall the impressions of the first, we should find these impressions eloquent in memories of the gulf beyond.

Мне кажется вероятным, что если б, дойдя до второй степени, можно было вызвать все ощущения первой степени, то мы бы нашли в ней все красноречивые воспоминания бездны неосязаемого мира.

And that gulf is-what?

А что такое эта бездна?

How at least shall we distinguish its shadows from those of the tomb?

Как отличим мы ее тени от теней смерти?

But if the impressions of what I have termed the first stage, are not, at will, recalled, yet, after long interval, do they not come unbidden, while we marvel whence they come?

И если впечатления того, что я назвал первой степенью, не возвращаются по призыву нашей воли, то разве не бывает, что после долгого промежутка, они являются неожиданно сами собою, и мы тогда изумляемся, откуда могли они взяться?

He who has never swooned, is not he who finds strange palaces and wildly familiar faces in coals that glow; is not he who beholds floating in mid-air the sad visions that the many may not view; is not he who ponders over the perfume of some novel flower-is not he whose brain grows bewildered with the meaning of some musical cadence which has never before arrested his attention.

Тот, кому никогда не случалось быть в обмороке, не знает, какие, в это время, представляются, посреди клубов пламени, дворцы и странно знакомые лица; тот не видал, какие носятся в воздухе меланхолические видения, недоступные простому взгляду; тот не вдыхал запаха неизвестных цветов, не следил за звуками таинственной мелодии, прежде никогда им не слышанной.

Amid frequent and thoughtful endeavors to remember; amid earnest struggles to regather some token of the state of seeming nothingness into which my soul had lapsed, there have been moments when I have dreamed of success; there have been brief, very brief periods when I have conjured up remembrances which the lucid reason of a later epoch assures me could have had reference only to that condition of seeming unconsciousness.

Посреди моих повторяемых и энергических усилий уловить какой-нибудь след сознания в том состоянии ничтожества, в котором находилась душа моя, выдавались по временам минуты, когда мне казалось, что я успеваю в этом. В эти короткие минуты мне представлялись такие воспоминания, которые, очевидно, могли относиться только к тому состоянию, когда сознание было во мне, по-видимому, уничтожено.

These shadows of memory tell, indistinctly, of tall figures that lifted and bore me in silence down-down-still down-till a hideous dizziness oppressed me at the mere idea of the interminableness of the descent.

Эти тени воспоминания рисовали мне очень неясно какие-то большие фигуры, которые поднимали меня и безмолвно несли меня вниз... потом еще ниже, и все ниже и ниже, - до тех пор, пока мною овладело страшное головокружение при мысли о бесконечном нисхождении.

They tell also of a vague horror at my heart, on account of that heart's unnatural stillness.

Помнился мне также какой-то неопределенный ужас, леденящий сердце, хотя оно было, в то время, сверхъестественно спокойно.

Then comes a sense of sudden motionlessness throughout all things; as if those who bore me (a ghastly train!) had outrun, in their descent, the limits of the limitless, and paused from the wearisomeness of their toil.

Потом все стало недвижно, как будто те, которые несли меня, перешли в своем нисхождении за границы безграничного и остановились, подавленные бесконечной скукой своего дела.

After this I call to mind flatness and dampness; and then all is madness-the madness of a memory which busies itself among forbidden things.

После того, душа моя припоминает ощущение сырости и темноты, и потом все сливается в какое-то безумие, - безумие памяти, не находящей выхода из безобразного круга.

Very suddenly there came back to my soul motion and sound-the tumultuous motion of the heart, and, in my ears, the sound of its beating.

Внезапно звук и движение возвратились в мою душу - сердце беспокойно забилось, и в ушах моих отдавался гул его биения.

Then a pause in which all is blank.

Затем пауза - и все опять исчезло.