Колодец одиночества

— А, вот и вы. Я должен смазать рапиры. Бог знает, когда я возьму их в руки еще раз, завтра я отправляюсь в полк. — Но он вытер руки о грязный комбинезон и сел, после того, как расчистил стул для Паддл. — Это будет совсем не благородная война, — ворчливо сказал он. — Разве я поведу своих людей со шпагой в руке? Да нет же! Я поведу своих людей с грязным револьвером в руке. Parbleu[55]! Вот современная война! Машина может лучше делать эту проклятую работу — в этой войне мы все будем только машинами, и ничем иным. Однако я молюсь о том, чтобы мы убили много немцев.

Стивен зажгла сигарету, и учитель сверкнул глазами, очевидно не в духе:

— Давайте, давайте, прокурите к дьяволу ваше сердце, а потом придете и будете просить, чтобы я учил вас фехтовать! Еще и зажигаете одну от другой, вы мне напоминаете ваши ужасные бирмингемские трубы — но, конечно, у женщин всегда все чересчур, — заключил он, с явным желанием позлить ее.

Потом он сделал несколько познавательных замечаний насчет немцев в целом, их внешности, морали, и прежде всего личных привычек — эти замечания выглядели более приличными на французском, чем выглядели бы на английском. Ведь, подобно Валери Сеймур, этот человек был исполнен отвращения к безобразию своей эпохи, безобразию, в которое, по его мнению, немцы постарались внести самый крупный вклад. Но сердце Бюиссона покоилось не в Митилене, а скорее в славе давно ушедшего Парижа, где дворянин жил мастерством своей рапиры и грациозной отвагой, стоявшей за этим мастерством.

— В прежние дни мы убивали с изяществом, — вздохнул Бюиссон, — а теперь как на бойне, или же вовсе не убиваем, каким бы ни было оскорбление.

Однако, когда они встали, чтобы уходить, он несколько успокоился.

— Война — необходимое зло, оно уменьшает глупое население, которое уничтожило самые эффективные свои микробы. Люди не желают умирать — прекрасно, война тут как тут, она будет косить их десятками тысяч. По крайней мере, для тех из нас, кто выживет, останется больше простора благодаря немцам — может быть, они тоже необходимое зло.

У двери Стивен оглянулась назад. Бюиссон снова смазывал свои рапиры, и его пальцы двигались медленно, но с большой аккуратностью — он казался почти косметологом, массирующим женские лица.

Приготовления к отъезду не заняли много времени, и меньше чем через неделю Стивен и Паддл пожали руки слугам-бретонцам и на всех парах ехали в Гавр, где пересекли море и добрались до Англии.

4

Пророчество Паддл оказалось верным — для Стивен очень скоро нашлась работа. Она вступила в Лондонскую медицинскую колонну, которую полным ходом формировали этой осенью; и даже Паддл наконец получила работу в одном из правительственных департаментов. Они со Стивен получили небольшую служебную квартиру в квартале Виктория и встречались там вне службы. Но Стивен преследовала мысль во что бы то ни стало попасть на фронт, и множество разнообразных планов и дискуссий было выслушано сочувствующей Паддл. Скорую помощь перевели на некоторое время в Бельгию, и там она сослужила неплохую службу. Стивен посетила похожая идея, но у нее не было такого влияния, которое требовалось для этого. Напрасно предлагала она сформировать отряд за собственный счет; ответ был вежливым, но всегда одним и тем же, всегда одинаковым: Англия не посылает женщин на передовую. Ей не нравилась мысль о том, чтобы присоединиться к толпе, мучающей терпеливых паспортистов требованиями сейчас же послать их во Францию, под самыми незначительными предлогами. Что толку будет, если она поедет во Францию и не найдет там работы, которая ей нужна? Она предпочитала оставаться работать в Англии.

И теперь довольно часто, ожидая на станциях раненых, она безошибочно видела фигуры — безошибочно, с первого взгляда, она выделяла их из толпы, как будто инстинктивно. Словно набравшись смелости на фоне ужасов войны, многие даже из таких, как Стивен, выползли на свет из своих нор, вышли на дневной свет и предстали перед своей страной: «Что ж, вот я — примешь ты меня или отвергнешь?» И Англия приняла их, не задавая вопросов: они были сильными и умелыми, они могли занять место мужчин, они могли быть организаторами, если бы их способностям дали развернуться. Англия сказала: «Большое спасибо. Вы — то, что как раз нам нужно… в данный момент».

Итак, рядом с более удачливыми женщинами работала мисс Смит, что разводила в деревне собак; или мисс Олифант, что отроду ничего не разводила, кроме тяжелого груза комплексов; или мисс Тринг, что жила вместе с милой подругой на скромной окраине Челси. Признаться, у них у всех была одна большая слабость, слабость к униформе — но почему бы нет? Хороший работник достоин своего солдатского ремня. И потом, у них были далеко не слабые нервы, пульс их бился ровно во время самых жестоких бомбежек, ведь не бомбы тревожат нервы инверта, а скорее молчаливая безмолвная бомбардировка со стороны благонамеренных людей.