Колодец одиночества

Когда Стивен ехала через эту опустошенную местность, она ловила себя на мысли о Мартине Холлэме — о Мартине, которые прикасался пальцами к старым кустам терновника на холмах с таким уважением и состраданием: «Ты когда-нибудь думала, какой огромной смелостью обладают деревья? Я об этом думал, и это так удивляет меня. Бог швыряет их вниз, и им приходится просто держаться, что бы ни случилось — для этого нужна смелость!» Мартин верил в рай для деревьев, в лесной рай для всех верующих; и глядя на эти несчастные трупы, обросшие листвой, Стивен тоже хотела верить в этот рай. До последнего времени она годами не думала о Мартине, он принадлежал прошлому, о котором лучше забыть, но теперь иногда она задавалась вопросом, что с ним. Возможно, он уже умер, сраженный там, где стояла она, ведь многие погибли там, где они стояли, как эти сады. Странно было думать, что он, возможно, был здесь, во Франции, сражался и погиб совсем рядом с ней. Но, может быть, он вовсе не погиб… Она никогда не рассказывала Мэри о Мартине Холлэме.

Все дороги, казалось, приводили ее мысли к Мэри; и в эти дни к страху за ее безопасность добавилась нарастающая тревога за то, что ей приходилось видеть — куда более ужасные зрелища, чем раненые пациенты. Ведь теперь всюду лежали обломки войны, выброшенные волной ядовитого океана — они разлагались и источали зловоние на солнце; прорастало порочное семя безумия, посеянное человеком. Два раза в последнее время, когда они ездили вместе, они видели то, от чего Стивен хотела бы уберечь Мэри. Это была разбитая немецкая повозка с пушками, рядом лежали застывшие мертвые лошади и три мертвых артиллериста — ужасная смерть, лица людей были черными, как у негров, черными и распухшими — от газа, или от разложения? Там оставался раненый конь, его передняя нога висела, как тряпка. Около него лежал мертвый молодой улан, и Стивен пристрелила животное из револьвера. Но Мэри вдруг начала всхлипывать:

— Господи, Господи! Он был немым… он не мог говорить. Ужасно, когда видишь, как кто-то страдает, и не может спросить тебя, почему!

Она долго еще плакала, и Стивен не знала, как утешить ее.

Теперь отряд медленно продвигался вперед, следуя за упорно наступавшими союзниками. Места их дислокации менялись, когда база медленно перемещалась от одной разоренной деревни к другой. Немногие из этих домов сохранили крышу или какую-нибудь обстановку в своих четырех стенах, и довольно часто приходилось лежать, глядя на звезды, а звезды глядели на них, отстраненные и безмятежные. К этому времени стало не хватать воды, ведь большинство колодцев, как говорили, было отравлено; и этот недостаток воды стал настоящей пыткой, потому что мытье стало роскошью, строго ограниченной. А потом Блесс была ранена, когда разыскивала позицию Poste de Secours, который незаметно исчез. В нее стреляли, как во всех водителей союзников, но на этот раз попали — это было лишь поверхностное ранение в плечо, но достаточное, чтобы на время вывести ее из строя. Ее пришлось послать в госпиталь, и опять в отряде не хватало рук.

Становилось жарко, и вместо сырости и холода пришли душные дни и ночи; дни, когда раненым приходилось лежать на солнце, осаждаемым мухами, пока они ждали своей очереди, чтобы их подняли и погрузили в машины. И, как будто несчастья притягивали друг друга, как будто беда действительно никогда не приходит одна, лицо Стивен задел осколок снаряда, и ее правая щека была разорвана довольно сильно. Ее аккуратно зашил маленький французский доктор на Poste de Secours. Зашив и перевязав рану, он очень серьезно поклонился: «Мадемуазель будет носить этот почетный шрам как знак своей смелости», — и снова поклонился, так что Стивен пришлось серьезно поклониться в ответ. Но, к счастью, она могла продолжать работу, что было благом для отряда, где не хватало рук.

5

Осенним вечером, когда солнце сияло в голубом небе, седовласый генерал с белыми усами приколол на грудь Стивен Croix de Guerre[61]. Первой стояла с материнским видом миссис Клод Брейкспир, мундир которой казался слишком тесным для ее груди, потом Стивен, а потом — еще одна или двое из их отважного неутомимого отряда. Генерал расцеловал каждую по очереди в обе щеки, а над головой реяли летчики-асы из воздушного флота; войска поднимали оружие на караул, войска ветеранов, испытанных в боях, с твердым взглядом военных — ведь у Франции есть вкус в подобных вещах. На ленточке бронзового креста Стивен были три миниатюрные звезды, и каждая звездочка равнялась упоминанию в рапорте.

Тем вечером они с Мэри шли через поле в маленький городок, неподалеку от места их размещения. Они остановились, чтобы посмотреть на закат, и Мэри погладила ее новенький крест; потом она взглянула прямо в глаза Стивен, ее губы задрожали, и Стивен увидела, что она плачет. Потом они некоторое время шли рука об руку. Почему бы нет? Ведь там не было никого, кто мог бы их увидеть.

Мэри сказала:

— Всю свою жизнь я чего-то ждала.

— Чего же, моя дорогая? — мягко спросила ее Стивен.

И Мэри ответила: