Колодец одиночества

И, слушая его, Анна тоже прониклась этим убеждением; на фоне его уверенности поблекли ее смутные тревоги, и она представляла, как играет с маленьким Стивеном в детской, в саду, среди сладкого аромата лугов. «Вот у нас какой милый молодой человек, — говорила она, вспоминая мягкую ирландскую речь своих крестьян. — А в глазах у него звездный свет, а в сердце — храбрость льва!»

Когда ребенок шевелился внутри нее, она считала, что он так сильно толкается, потому что в ней прячется отважное создание мужского пола; тогда ее дух наполнялся вдруг могучей смелостью: ведь у нее родится ребенок, который станет мужчиной. Она сидела, положив шитье на колени, а ее глаза устремлялись к длинной череде холмов, простиравшихся за долиной Северна. Из своего любимого кресла под старым кедром она глядела на красоту холмов Мэлверна, и их волнистые уклоны, казалось, обретали новое значение. Они были совсем как беременные женщины с полным чревом, огромные, смелые, увенчанные зеленью матери великолепных сыновей! Все летние месяцы она сидела и смотрела на холмы, и сэр Филип сидел рядом с ней — так сидели они, рука об руку. И потому, что она чувствовала благодарность, она много подавала бедным, а сэр Филип ходил в церковь, что обычно он делал нечасто, а викарий приходил на ужин, и до последнего дня немало матрон приходили помочь Анне добрым советом.

Но человек предполагает, а Бог располагает, и случилось так, что в канун Рождества Анна Гордон разрешилась от бремени дочерью; маленьким младенцем, похожим на головастика, с узкими бедрами и широкими плечами, который все вопил и вопил, три часа без передышки, будто разъяренный тем, что его выбросили в эту жизнь.

2

Анна Гордон приложила своего ребенка к груди, но, пока он кормился, ей было горько за своего мужа, который так хотел сына. И, видя ее горе, сэр Филип скрыл свою печаль, он приласкал ребенка и осмотрел его пальчики.

— Какая рука! — сказал он. — Надо же, уже есть ногти на всех десяти пальчиках: такие маленькие, красивые, розовые ноготки!

Тогда Анна вытерла глаза и поцеловала маленькую ручку.

Он настаивал на том, чтобы назвать ребенка Стивен, и никак иначе, и собирался крестить ее этим именем.

— Мы так долго звали ее Стивен, —  сказал он Анне, — что я, право, не вижу причин, почему бы нам не продолжать это делать…

Анна колебалась, но сэр Филип упорствовал, как бывало с ним под влиянием прихоти.

Викарий сказал, что это довольно необычно, и, чтобы умаслить его, пришлось добавить и женские имена. Ребенок был окрещен в деревенской церкви, получив имя Стивен Мэри Оливия Гертруда — и она росла крепенькой, а когда у нее отросли волосы, они стали каштаново-рыжеватыми, как у сэра Филипа. На ее подбородке тоже была ямочка, такая крошечная, что сначала казалось, это просто тень; а через некоторое время, когда ее глаза перестали быть голубыми, как у щенков и прочих маленьких существ, Анна увидела, что эти глаза должны были стать ореховыми — и подумала, что даже их выражение точь-в-точь как у отца. Она была довольно смирным ребенком, несомненно, благодаря своему крепкому сложению. Не считая первого энергичного протеста после появления на свет, она кричала довольно мало.

Дитя было счастьем для Мортона, и старый дом, казалось, смягчался, когда ребенок, быстро подрастая и обучаясь ходить, ковылял, спотыкался и ползал по полам, которые издавна помнили шаги детских ножек. Сэр Филип приходил домой после охоты, весь в грязи, и, не успев снять сапоги, сразу бежал в детскую — и вот он уже стоит на четвереньках, а Стивен забирается ему на спину. Сэр Филип притворялся, что это ему не по душе, брыкаясь, подскакивая и лягаясь, так что Стивен приходилось цепко держаться за его волосы или за воротник, и колотить его маленькими упрямыми кулачками. Анна, привлеченная необычайной суматохой, обнаруживала их и говорила, показывая им грязь на ковре:

— Хватит, Филип, хватит, Стивен! Пора пить чай, — как будто оба они были детьми. Тогда сэр Филип поднимался и распутывался со Стивен, а потом целовал ее матушку.

3