Колодец с живой водой

– «Este es el amor con las piernas», – ответила Лина и перевела, не дожидаясь моей просьбы: – «Это и есть «любить ногами». Понимаешь, папа часто повторял, что можно до посинения твердить кому-то о своей любви, но пока этот человек не увидит ее осязаемых результатов, он не поймет, что, собственно, ты имела в виду. Это и есть «любить ногами»… – По ее лицу расплылась неспешная теплая улыбка. – Ну, теперь понимаешь? Мой отец целыми днями сидел в дыре под землей и вылезал оттуда с ног до головы покрытый грязью – только глаза сверкали! Когда он наконец добирался до воды, то каждый раз, поднявшись на поверхность, вставал возле колодца, а Пауло качал насос и поливал его из шланга. Сначала вода была коричневой от глины, но с каждым днем она становилась все прозрачнее и наконец окончательно очистилась. Тогда колодец огородили круглой бетонной стенкой с навесом и поставили другой, более мощный насос. Папа… очень гордился делом своих рук. Пока бетон был еще сырым, он взял палочку и написал на нем «Agua de mi corazon». В переводе это означает «Вода моего сердца»…

Я кивнул. Теплый ветерок налетел, заколыхал юбки Лины и высушил стекавший по моему лицу пот.

– Каждый раз, когда папа провожал меня в школу, мы шли мимо колодца, и он брал меня за руку и показывал надпись. «Вот что значит «любить ногами», – говорил он. Мой отец сделал много хорошего в жизни, но больше всего он гордился этим колодцем.

– Я понимаю, что ты любишь своих соседей, но ведь с этими местами у тебя связано столько тяжелых воспоминаний… И все-таки ты осталась. Почему?

– Я, как Пауло, Изабелла и многие другие, родилась здесь, и только здесь моя душа живет полной жизнью. В городе мне тесно и душно. Я знаю, пробовала.

– Но в городе ты могла бы зарабатывать больше.

– И больше тратить… – Лина усмехнулась: – Нет, Чарли, ни за какие деньги нельзя купить воздух, купить простор, без которого я не живу, а существую.

На это мне нечего было ответить. Некоторое время мы оба разглядывали долину, зеленые склоны гор, домá, небо, курчавый дымок над далеким вулканом. Наконец Лина сказала:

– Мы – все те, кто здесь живет, – видели многое: войну, ураганы, засухи, экономические кризисы и многое другое, но сейчас мы все поражены одной и той же болезнью, название которой – безнадежность. Ее бациллы витают в здешнем воздухе, поэтому уберечься от нее очень трудно, но я… я стараюсь противостоять эпидемии.

– Но как… как ты собираешься это делать? – Бремя, которое взвалила на себя Лина, казалось мне неподъемным, задача – невыполнимой, и я невольно понизил голос почти до шепота.

Она улыбнулась:

– У меня есть лекарство.

В ее голосе звучала фанатическая решимость идти избранным путем, и я вдруг понял, что сам я никогда и ни к чему не относился с таким рвением и страстью.

– Какое же? – спросил я.

– Моя жизнь, – ответила она. Наши глаза встретились, и я не увидел в ее взгляде ни притворства, ни самолюбования. Оседлав мотоцикл, Лина добавила: – Это и есть лекарство – единственное, которое я знаю. Ничего другого у меня все равно нет.

* * *

Стараясь не коснуться Лины, я перекинул ногу через седло и запустил двигатель. Некоторое время мы сидели на урчащем мотоцикле, глядя на вершины гор. Лина продолжала говорить, и я чувствовал, как с каждым произнесенным ею словом в моей душе приходят в движение какие-то глубинные, могучие пласты, на которые я привык опираться и на которых строил свою повседневную жизнь. Теперь все изменилось, и я ни в чем не был уверен – и в первую очередь я не был уверен в том, что жил правильно и хорошо.

– …До сих пор, копая колодец или работая в саду, люди находят останки тех, кто погиб десять лет назад. Иногда нам удается их опознать, иногда – нет, но и в том, и в другом случае мы устраиваем еще одни похороны и ставим еще один крест. Мы не торопимся забыть… Катастрофа случилась давно, но боль жива по-прежнему, и… и каждый раз, когда я гляжу на эту землю, за которую заплачено потом и кровью моего отца, мне становится радостно при мысли о том, что в нее упали и капли моего пота. Думаю, ему это тоже приятно – ведь он, конечно, смотрит на меня с небес, потому что на самом деле папа вовсе не умер… – Она слегка качнула головой: – Но должна признаться, что мне очень не хватает кофе, который он выращивал.

* * *

Мы ехали на север – сначала по шоссе, потом по грунтовым дорогам, которые указывала мне Лина. Добравшись до побережья, мы повернули на юг. Теперь мы двигались гораздо медленнее, останавливаясь у каждого лагеря, у каждой забегаловки или клуба, где тусовались серфингисты. Таких мест нам встречалось достаточно много. Тихоокеанское побережье Никарагуа – настоящий рай для любителей «оседлать волну», поэтому в сезон здесь бывает на редкость многолюдно. Мы опросили десятки загорелых, мускулистых парней и девушек с разноцветными досками под мышками, но никто из них не видел Сэла и даже не слышал о нем. Похоже, он катался южнее – если, конечно, до сих пор оставался в стране и не перебрался куда-нибудь еще.