Колодец с живой водой

– Лет шесть или семь назад я должен был забрать груз на Кубе. Для меня в этом не было ничего необычного или сложного – я рассчитывал смотаться туда и обратно часов за двенадцать. И вот, когда я уложил пакеты с порошком в тайники под палубой и уже отчаливал, на берегу вдруг появился какой-то человек в грязном костюме и с мешком наличных – кубинских песо и долларов. С ним были жена и трое детей. Он показал мне деньги и объяснил на ломаном английском, что им необходимо как можно скорее бежать с острова. Сегодня, сейчас, потому что завтра будет поздно. Я спросил, есть ли у него какие-то документы, но он только покачал головой. Даже не знаю почему, но я сразу вспомнил о том, что у Колина есть в Майами друг или, точнее, партнер, который за некоторую сумму может «организовать» вполне легальные документы. И вот я посмотрел на мужчину, посмотрел на его напуганную жену и детей и спросил: «Что же ты натворил, что тебе нужно так срочно сматываться?» А знаешь, что́ он мне ответил? Он тоже посмотрел на свою семью и сказал только три слова: «Я не сдался». Не знаю, какой смысл он вкладывал в эти слова, но для меня в тот момент этого оказалось достаточно; я жестом показал им на свой катер, и через минуту мои беженцы уже скрылись в каюте. Я понятия не имел, что я буду делать с ними дальше, поэтому, едва отойдя от берега, сразу позвонил Колину… Когда мы подошли к флоридскому берегу, он уже встречал нас со своим приятелем – специалистом по документам. Насколько мне известно, сейчас Хуан – так теперь зовут этого мужчину – торгует восточными коврами в Южной Флориде и даже процветает. Я иногда сталкиваюсь с ним в кубинском кафе в южной части Майами. Хуан покупает мне чашечку кофе и долго рассказывает про свою старшую дочь, которая учится на врача в университете штата. Когда мы расстаемся, он крепко жмет мне руку, а в его глазах стоят слезы… – Я кивнул. – Вот этим я горжусь.

– Хорошо, – сказала она. – А теперь расскажи, чего ты больше всего стыдишься.

Я отпил глоток воды из бутылки, стоявшей на полу возле наших шезлонгов.

– Лина, я торговец наркотиками, а не продавец сладостей, поэтому…

– Тогда выбери что-нибудь одно.

– Как-то у Колина возникли трудности с доставкой груза из Аргентины. Во флоридском таможенном управлении сменилось начальство, и те, кто нам обычно помогал, боялись, как бы не попасться. Тогда я сам отправился в Аргентину и перекупил у местных поставщиков сотню голов скота, который должен был отправиться на забой в Штаты, купил, разумеется, с переплатой, но это был пустяк по сравнению с тем, что мы собирались наварить на порошке. Перед самой отправкой я упаковал груз в плотный пластик и вставил коровам в… ну, ты понимаешь.

Все прошло, как мы планировали. Когда коровы без проблем миновали таможню, мы извлекли наркотик, а самих коров продали одному флоридскому ковбою, который владеет сетью стейкхаусов на юго-востоке.

– Ну, и что тут плохого, если, конечно, не считать сам факт контрабанды?

– Понимаешь, во время перевозки пара пакетов лопнула, и матросам пришлось скормить коров акулам.

– Ты спокойно относишься к тому, что люди гробят себя кокаином, но жалеешь двух коров, которых через неделю все равно должны были пустить на бифштексы?

Я покачал головой:

– Ты спросила, чего я больше всего стыжусь, и я рассказал то, что первым пришло мне на ум. Что касается наркотиков, то до недавнего времени я считал, что мы не делаем ничего особенного, только поставляем препарат тем, кто считает допустимым расслабляться подобным образом. В конце концов, никто же не винит продавцов вина в том, что у людей появляются проблемы с алкоголем? Мне хотелось спать спокойно, поэтому я старался не думать о последствиях нашей деятельности и не замечать тех клиентов, чья привычка к белому порошку переросла в зависимость. Если кто-то не способен преодолеть тягу к наркотикам, это его трудности, не мои. Мы с Колином, словно бутлегеры времен сухого закона, поставляли людям то, что они хотели, пусть даже для этого нам приходилось действовать нелегально. Да, наркотики – это яд посильнее, чем спиртное, он отравляет всех, но мне казалось, что на нас он не подействует. Что мы каким-то образом останемся невосприимчивы к этой отраве. И, возможно, поначалу так и было, но потом… Нет я вовсе не имею в виду, что мы сами начали нюхать или колоться, однако торговля наркотиками сама способна превратиться в привычку, в потребность, справиться с которой очень нелегко.

На верхней губе Лины выступили бисеринки пота, но голос ее звучал твердо: