– Это… это многое объясняет. – Сэл улыбнулся и, подковыляв к кабине, стал неуклюже карабкаться внутрь. Он только-только встал на подножку, когда в дверях собора появились двое священников в широких коричневых сутанах, которые наблюдали за нами с интересом и сочувствием. Заметив их краем глаза, Сэл развернулся и, соскользнув на землю, прихрамывая двинулся к ним. С трудом поднявшись по ступенькам собора, он уцепился левой рукой за распахнутую дверь, а правую вытянул вперед:
–
Пожав священникам руки, Сэл вернулся к машине и сел на заднее сиденье. Лина устроилась рядом и сразу подвесила к крюку для одежды капельницу, чтобы даже во время поездки парень продолжал получать антибиотики и болеутоляющее. Похоже, Сэл и сам не понимал, насколько он ослаб, пока не сел в машину. Виновато улыбнувшись, он откинул голову назад и закрыл глаза. По его лицу стекали крупные капли пота, к тому же он никак не мог перевести дух, и я понял, что ошибся, когда вообразил, будто парень находится на полпути к выздоровлению. Похоже, Сэл потерял крови больше, чем нам казалось, и поэтому восстановление могло занять довольно много времени.
Садясь в кузов, я размышлял о том, чему я только что стал свидетелем. Насколько я помнил, до сего дня Сэл еще никогда и никого не благодарил.
Добравшись до Валья-Крусес, мы перенесли Сэла в курятник. Парень находился под действием сильных болеутоляющих, поэтому ему это показалось смешным.
– Что я должен делать, если мне что-нибудь понадобится? – спросил он, с трудом ворочая языком. – Закукарекать?
Остаток дня он проспал, а мы с Пауло совершили еще несколько поездок на леонский склад пиломатериалов и привезли доски, несколько листов кровельного железа, дверь, оконную раму со стеклом, кровать с пружинным матрасом и второй вентилятор. Сэла пришлось на время перенести в гамак, повешенный между двумя деревьями, над которым Лина устроила что-то вроде полога из старой москитной сетки (Сэл при этом даже не проснулся), после чего мы приступили к работе. Мы старались поменьше шуметь, поэтому дело продвигалось небыстро, однако уже к вечеру мы починили крышу, заделали все щели, заменили окно, навесили нормальную дверь, установили вторую кровать и вентилятор. Когда все было готово, мы уложили Сэла на новую кровать, а сами поставили под манговое дерево пластиковые стулья и некоторое время сидели молча, прислушиваясь к дыханию нашего больного.
В моей жизни были минуты покоя, минуты тишины, минуты полного отдохновения, но наслаждаться одновременно и тем, и другим, и третьим мне доводилось редко. Откровенно говоря, я даже не помнил, когда это случалось со мной в последний раз. Быть может, вообще никогда. Но сейчас, сидя в теплых сумерках под манговым деревом, я наслаждался ощущением, описать которое можно было только как тихое и безмятежное счастье.
Но если я был всем доволен и ничего для себя не хотел, этого нельзя было сказать о Сэле. Нет, я имею в виду вовсе не его физическое состояние, которое, хотя и оставалось довольно тяжелым, не внушало особой тревоги. Смущало меня другое: его психологическое состояние. В настоящий момент его вряд ли можно было назвать устойчивым, и любая моя попытка уговорить Сэла вернуться домой, к родителям могла привести лишь к новому психологическому срыву. Как избежать этого, я не знал. Скорее всего, не знал этого и Колин, но посоветоваться с ним я должен был в любом случае. И лучше было сделать это не откладывая. В конце концов, то, что́ я собирался ему предложить, мог решить только он.
И, достав мобильник, я набрал знакомый номер.
– Билл, – назвал я пароль, когда на том конце взяли трубку, и сразу же дал отбой. Через минуту Колин перезвонил:
– Ну, как он?
– Лучше.
Колин молчал, угадав по моей интонации, что я хочу сказать что-то еще, и я слегка откашлялся:
– Я знаю, тебе хотелось бы, чтобы я как можно скорее привез его домой, к Маргерит и Марии, но мне кажется, с этим лучше не спешить. Дело в том, что этого не хочет сам Сэл. Он
– Что ты предлагаешь?
– Я ничего не предлагаю, я прошу…
– Что же ты просишь?
– Разреши мне не сажать Сэла в самолет насильно. Позволь мне хотя бы попытаться его успокоить… Предупреждаю сразу: мне понадобится несколько недель, может быть месяцев, к тому же… к тому же я ничего не гарантирую. Я просто не знаю, насколько в действительности глубоки его душевные раны, и все равно я должен хотя бы попробовать… Вот почему я прошу тебя довериться мне… и доверить мне твоего сына.