Колодец старого волхва

— Берите, людие добрые, не пожалеете! — весело уговаривал их Сполох. — Наши корчаги не простые, нашими корчагами Белгород от лютого разоренья избавлен!

— Да ну? — удивился деревлянин. — Как так — корчагой избавлен?

— А вы и не ведаете? — Теперь уже Сполох удивился. — Да где же у вас уши, не на спине ли растут? Неужто и не знаете, что орда огромная под Белгородом стояла полный месяц?

— Ну, это врешь, — отозвался деревлянин и покрутил стриженной в кружок головой. — Не месяц, а три седмицы от силы.

— Это вам три седмицы, а нам они в три года встали! — с показной обидой ответил Сполох. — Вишь, как отощал!

Он с готовностью задрал рубаху, но женщина с бахромой на лбу замахала руками:

— Тьфу, шальной! Ты нам свои ребра не кажи, а расскажи толком, как это ваши корчаги Белгород спасли.

— А вы не знаете? И не любопытно, отчего орда вот так разом, без битвы и без дани, поднялась да ушла?

— Любопытно, оттого и просим.

— Ну, слушайте, коли любопытно, я за повесть денег не возьму. Ничего не скрою, что ведаю! — с важностью, подражая волхвам-кощунникам, заговорил Сполох.

Усевшись на край телеги и свесив ноги, он принялся громко, с чувством рассказывать о нашествии орды на Белгород. Здесь было все: и тьма-тьмущая печенегов, и ханский сын-поединщик огромного роста и невиданной силы, с позором поверженный белгородским десятником, и лютый голод в городе, и смятение, и бурное вече, и мудрый замысел Обережи, и невиданно украшенные колодцы, и печенежские послы, от удивления едва стоящие на . ногах.

— Ишь, чистый скоморох, — бормотал в бороду Межень, глядя, как младший сын то выпрямляется, выпятив грудь и вытаращив глаза, изображая Тоньюкука на поединке, то рыдает и причитает над умершими, то с торжественным видом вынимает из колодца ведро с болтушкой. Но сердиться гончару было нечего: Сполох рассказывал так живо и увлекательно, что вокруг их воза собралась порядочная толпа. Даже Межень и то нехотя заслушался.

Счастливый таким случаем показать себя, Сполох старался вовсю. В толпе слушателей он видел и нарядных румяных девиц, и богатых купцов, и кметей. Поблизости от него стояли два княжеских гридя — один русобородый, а второй с длинными белесыми волосами, с прямыми чертами лица, с высоким лбом — варяг или русин, Сполох их плохо различал. Запона его плаща была заморской работы, с кольцом в виде свернувшегося змея, а булавка — маленький молоточек, совсем как настоящий. Вот бы такую!

Слушая Сполохову повесть, русобородый усмехался и покручивал головой, дивясь то ли самому рассказу, то ли искусству рассказчика. Варяг слегка хмурил брови — видно, плохо понимал.

— А корчаги те, что печенеги с собой к хану унесли, были нашей работы, вот такие точно, — под конец сказал Сполох, указывая на узкогорлую корчагу в руках деревлянина. — Как будете в гостях у хана Родомана, сами увидите!

Не раздумывая больше, деревлянин тут же купил корчагу, чтобы потом всему своему роду и всей веси пересказывать чудесную повесть о спасении Белгорода. Довольные рассказом прочие слушатели вслед за ним разобрали еще немало корчаг, горшков, мисок и кувшинов.

Варяг развязал калиту и вынул новенькую, блестящую серебряную монетку, не привычный диргем, а другую, поменьше. На такую можно было купить полвоза, и Сполох испугался — не разменяться им. Варяг бросил ему монету — она сверкнула на солнце, как рыбка на крючке у рыбака. Сполох подхватил ее на лету и крепко сжал в кулаке.

— Чего пожелаешь, господине? — кланяясь и указывая на посуду, спросил он.

Варяг засмеялся — горшки и кринки ему были ни к чему.

— Добрая баснь есть дорогой товар, — ответил он, и по его неспешному выговору Сполох определил: варяг и есть.

— Подороже горшка! — со смехом сказал русобородый кметь. — Поди, приврал, а, отроче?

— Ни словечка не приврал! — обиделся Сполох. — Никакая не баснь сие, а чистая правда! Поди в Белгороде у людей спроси, коли мне не веришь! Сам тысяцкий подтвердит!

— Ну, держи тогда от меня! — Русобородый бросил ему половинку диргема. — Пошли, друже!

Оба кметя пошли прочь, а Сполох провожал их глазами, сжимая в кулаке две серебряные монеты. В день за горшки столько не выручишь, сколько за басню дали! Видно, не один Обережа может чудеса творить! Спохватившись, Сполох разжал кулак, будто боялся, что монеты в его ладони растают, как кусочки льда. Нет, не растаяли, и Сполох повеселел.

— Вот, батя, а ты меня брать не хотел! — обернувшись к отцу, сказал он. — С Громчей ты нипочем бы столько не продал!

— Лепил-то горшки больше Громча, а ты-то вокруг ходил только, — ворчливо ответил Межень, но видно было, что и он доволен. — Языком трепать всякий может.

— Уж прости, а неправда твоя, батюшко! — с гордой убежденностью ответил Сполох. — Языком трепать тоже умеючи надо!

* * *