Колодец старого волхва

— Не хочешь — твоя воля, с земным поклоном просить не буду. Поищи себе других, у кого носы покрасивее! — окрепшим голосом резко бросил Явор, повернулся и пошел прочь.

Медвянка смотрела ему в спину, и теперь ей не хотелось смеяться. Пренебрежение на ее лице сменилось растерянностью, она стала даже не похожа на себя. Ее неприятно задел вдруг посуровевший голос Явора и его погасшее лицо. Она стояла у скважни, глядя, как Явор широкими шагами удаляется от нее по заборолу к воротной башне, и ощутила вдруг непривычную, неприятную пустоту в сердце. Вьющийся на ветру красный плащ Явора убегал все дальше, словно погасал, уменьшаясь, язычок пламени. Ей показалось, что он уходит совсем, и она испугалась вдруг возникшей пустоты — не рядом с собой, а везде.

Укатилося красно солнышко
На веки да вековечные!
Как я без тебя буду жить-горевать,
Кто мне скажет слово приветное? —

долетал до нее пронзительный голос с жальника, словно причитала сама тоска-сирота.

«Вот развопились! — с досадой подумала Медвянка. — Словно весь белый свет схоронили!» И сходство погребальных причитаний со свадебными больно укололо ее сердце. Медвянка чуть не заплакала от тоски. Она сердилась на Явора, на женщин у жальника, сама не знала на кого. Хотелось скорее все исправить, как снимают перекипевший горшок с печи — раз, живее хватай через тряпку, и беды как не бывало. Но что исправишь в неразрывном круге жизни и смерти? Сами боги порою смертны и бессильны изменить мировой закон.

Желая скорее прогнать неприятный осадок из сердца, Медвянка подошла к отцу и Добыче послушать, о чем они говорят. А городник и замочник были так заняты своей беседой, что не заметили ни внезапного ухода Явора, ни непривычного темного облачка на лице Медвянки.

— Твое дело понятное, друже, без работы сидеть всякому невесело, — тем временем говорил Надежа старшему замочнику. — Да не меня тебе надо просить, а князя печенежского. Сам знаешь, на дворе месяц травень, а наш-то князь на чудь ушел. Прознают печенеги — и тут как тут, а у нас вал расползается. А кабы не печенеги, разве стал бы я твоему делу вредить да прочий люд от работы отрывать?

— Да с чего им теперь на нас идти? — не отступал Добыча. — В прошлый год приходили, сеча была великая под Васильевом, а в сие лето не пойдут они на нас, других путей поищут.

— Сами тебе и сказали? — с усмешкой спросил Надежа. — Прошлым летом они на Стугне много бед натворили, городки тамошние повредили. Васильев-то князь отстоял, а Мал Новгород теперь лежит разоренный. Через него им теперь на нас дорога открыта. Поди, возле Мала Новгорода уже и рыщут…

— Да как же знать? А может, не рыщут, может, у них и в мыслях нет на нас идти, а мы даром людей мучим? — напористо возражал Добыча. Ему очень хотелось, чтобы так оно и было, и потому он верил, что так оно и есть. Но Надежа не был склонен закрывать глаза на опасность и считать, что спрятался от нее.

— Слышали бы тебя боги, я первый был бы рад! — отвечал он. — А как знать? Вот ежели бы съездить туда… Теперь там дружины нет, вестей для нас слать некому. Уж если печенеги на нас идти готовятся, то не иначе как через Мал Новгород. Послал бы тысяцкий дозор в Мал Новгород съездить. Коли орда поход готовит — тамошние люди должны печенежские дозоры видеть. А ежели на Стугне все тихо-покойно — отпущу твоих людей с вала.

— Это я улажу! — обрадовавшись хоть такой уступке, заторопился Добыча. — С тысяцким теперь же потолкую. Здоров будь да жди вестей!

И он заспешил прочь. Добившись хотя бы половины успеха у Надежи, он верил, что добиться второй половины у тысяцкого будет еще легче.

* * *

Гулять Медвянке больше не хотелось, и она вернулась домой. Дома Лелея хлопотала по хозяйству, Зайка возилась на полу со щенком. Медвянка взялась было за шитье, но не столько работала, сколько вертелась и болтала, стараясь развеселиться.

— Да не крутись, сама ж уколешься! — наставляла ее мать. — И кто тебя такую только замуж возьмет?

И мать все про то же! Медвянка отложила шитье, повела руками и плечами, словно собираясь плясать, и запела:

Недозрелая калинушка —
Ее нельзя заломать,
Не доросла красна девица —
Ее нельзя замуж отдать!

— Вот правда истинная! — подхватила мать. — Только петь ты и ловка! А ведь в кресень тебе семнадцать лет будет — замуж пора, да жениха где взять?

— Вот уж добра не занимать! — воскликнула Медвянка, почти обидевшись. — Мне сегодня Явор хотел перстенек подарить!

И тут же пожалела, что созналась в этом. Лелея уронила решето на стол и негодующе всплеснула руками.

— Да неужто вправду? А ты не взяла? — напустилась она на дочь.

В полном согласии с мужем она мечтала выдать Медвянку за Явора, но боялась, что десятник так и не надумает посвататься к такой егозе, не пригодной к серьезному делу. II вот глядите — он посватался, а эта трясогузка отказалась!