Колодец в небо

«Александр VI задумал расправиться с кардиналами, и его злодейский план должен был осуществиться на торжественной обедне, но заманить к себе на обед церковных иерархов было делом нелегким. Зная некоторые особенности, присущие Его Святейшеству, кардиналы, разумеется, отнеслись бы с большим недоверием к подобной трапезе. И папа понял, что большинство из них найдет удобный предлог и отклонит его приглашение, если он пригласит их в свой дворец. Тогда он попросил меня уступить ему на один день дворец для устройства пира. Замысел папы имел успех: кардиналы приняли приглашение, понимая, что в моем доме их не может ждать западня.

В назначенный день утром Александр послал своего слугу в мой дворец наблюдать за сервировкой. После выяснилось, что этому слуге были вручены две бутылки вина. Папа распорядился спрятать их в надежном месте и подавать безошибочно только тем, на кого он укажет.

Жара в этом августе стоит в Риме томительная. Александр и Чезарио пришли на пиршество пешком и, жалуясь на усталость, попросили прохладительного напитка. И надо же такому случиться, досточтимая герцогиня, чтобы папского слуги в эту минуту в зале не оказалось и один из обычных слуг, перепуганных присутствием его Святейшества, бросился исполнить его желание да схватил первый попавшийся графин вина. Александр, как водится, выпил свой кубок залпом. Чезарио разбавил вино водой. И почти в ту же минуту оба скорчились от боли. Слуга, которому ничего не было известно, подал им графин, припрятанный их собственным прислужником.

У святого отца начались страшные конвульсии. Врачи были бессильны – противоядия от яда Борджиа не существует. Александра пришлось перенести во дворец, где он и скончался ночью. Произошло 18 августа, сего, 1503 года.

Страшное зрелище представляет собой его труп – черный, обезображенный, вздутый, распространяющий вокруг себя отвратительный смрад. Темная слизь покрывает его губы и ноздри, рот широко раскрыт, и язык, распухший от яда, свисает почти до подбородка. Вряд ли отыщется хоть один фанатик, который осмелится приложиться к руке или ноге покойного папы, как это обычно бывает.

Чезарио перед судом Божьим еще не предстал. Яд, разбавленный водой, умерил свою силу, но страдания, отпущенные ему Создателем, безмерны…»

Что это? Знание, полученное прежде прочих – состоящий на ее тайной службе гонец кардинала сумел доскакать от Рима до Феррары всего лишь за два дня? Или ловушка, в которую лисица Борджиа намерен изловить лисицу Гонзага? Кинется она теперь весть о страшной кончине папы и о его муках разносить да с Лукрецией квитаться, а он, Чезарио с воинством появится из-за той излучины реки По, откуда вот-вот должны появиться участники нынешнего палио, и конец всем ее лисьим играм?

Верить ли посланию – слишком уж вечным еще нынешним утром казалось владычество Борджиа? Или благоразумнее будет не верить, не радоваться, не надеяться, а снова, как все эти годы, стелиться перед всеми Борджиа. И льстить им, льстить, льстить…

Если написанное кардиналом не фальшивка, состряпанная мастерами подобных дел, состоящими на службе у Борджиа, то как находящийся при смерти Чезарио мог послать ей свой дар, прибывший в замок Тедалдо одновременно в кардинальским письмом? Или посланцы Борджиа скачут медленнее, чем ее тайные слуги?

И что в том красном, цвета запекшейся крови ларце?

– Изабелла, куда же? Наездники сейчас покажутся из-за угла! – окликнул сестру Альфонсо.

– Герцогиня Гонзага не верит в победу своего наездника, – перебив мужа, не преминула вставить Лукреция. – Впору праздновать победу моей Вероники.

– Или, возможно, герцогиня сделает ставку на моего Трубадура, – с другого угла балкона отозвался Джованни, их падуанский сосед.

– Возможно, – подала голос Изабелла. И улыбнулась падуанцу.

«Если первым к финишу придет Винченцо на Флорентине, все в письме правда, и нужно быстро очаровывать хотя бы этого Джованни», – загадала Изабелла. Падуя не велика, но проглотить Мантую сумеет. Лучше уж накормить Падую собой.

Лукреция выпучила и без того вываливающиеся из век глаза. Не поверила, что герцогиня Гонзага на ее глазах, не боясь ее доносов родне, может заводить новые интриги и шашни с соседями.

Но Изабелла шашни не заводила. Пока. Пока облако пыли и поднятой лошадиными копытами соломы не приблизится к балкону герцогского замка. И не станет очевидно, кто победитель в нынешнем палио – в палио герцогинь.

Падуанский Джованни, неловко почесав у себя между ног – взопрел в такую жару в чулках, бедняга! – молодцевато подкрутил локон и приблизился к Изабелле. «Подожди, дорогой, – мысленно останавливала соседа герцогиня. – Подожди до конца круга. Там мое провидение в виде Флорентина скажет мне, с тобой я или с кем».

Облако пыли приближалось. Нараставший на площади гул превратился в тысячеголосый набат.

Шум нарастал.

– Фер-ра-ра! Фер-ра-ра!

– И-за-бел-ла! И-за-бел-ла!

– Давай! Давай! Винченцо!

– Лук-ре-ци-я! Фер-ра-ра!