Колодец времени - книга исторических поэм (СИ)

Иван, усталый, бледный.

Молился, клялся и терпел.

Всю ночь радел он перед Богом,

Попросил открыть ему пути,

Но две недели без дороги

Ему пришлось там провести.

В субботу, вдруг, заледенело

Вокруг Коломенского всё.

Освободился царь из плена,

Промчался быстро между сёл.

В Тайнинском ночь лишь отоспалс,

И там молебен посетил,

И быстро к Троице добрался,

И вклад большой там положил.

И в Александровском натужно,

Сквозь злые козни декабря,

Путь завершил, а здесь, что нужно

Готово были загодя.

Дворы тут Юрьев взял в ограду,

К реке прорыл подземный ход.

Тут можно было бы осаду

Держать по меньшей мере год.

Вздохнули все, как будто долю

Свою исполнил Моисей,

Увел весь свой народ на волю,

Из фараоновых клетей.

Прошла неделя; окопавшись

В своей далекой слободе,

Убийц, погони не дождавшись,

Иван прознал про страх в Москве.

Затлела там искра волнений,

Ведь царь теперь не управлял

И не оставил замещений,

Как в граде прежде назначал.

Не управлял никто столицей,

Никто не вел теперь суды,

Приказ разбойный и границы,

Налог и прочие бразды.

Посланцы податных сословий

К митрополиту шли просить,

Под гнётом из любых условий

Царя желали возвратить.

Дождавшись этой тяжкой смуты,

Царь Поливанову даёт

Письмо своё с отказом мудрым

От царства; тот письмо везёт

К митрополиту и к боярам,

Сидеть оставшимся в Кремле.

Письмо второе к христианам

Везет к народу и толпе.

Михайлов их читает с жаром,

Мол, царь не в гневен на народ,

Но полон лютости к боярам

И обвиняет весь их род.

В письме расписаны все страсти,

Князей изменные дела.

От них народу все напасти,

Но не назвал он имена.

Царь преступлений много разных

В своём письме перечислял -

Он от бояр - злодеев грязных

Уехал прочь, куда Бог дал.

Хитёр был старый Поливанов;

Как куча хвороста Москва,

Где искры только не хватало,

Была в костёр превращена.

От страха знать сон потеряла,

Ведь чернь, письмом возбуждена,

На них почти уже восстала

За их изменные дела.

И вскоре в Слотине застава,

За двадцать вёрст от слободы,

Митрополита задержала,

И с ним посольство из Москвы.

Большой конвой к ним был приставлен,

Как будто к пойманным врагам.

И под надзором был доставлен

Митрополит к большим вратам.

Под серым и плакливым небом

Свирепый сокол вкруг летал.

Его подкармливали хлебом,

А он резвясь ворон терзал.

Вороны здесь слетались к блюду -

Окоченевших мертвецов

Терзать, повешенных повсюду.

Вот постучал конвой кольцом;

Ворота быстро отворили

Гремя решетками оков,

Послов во двор большой пустили

Как попрошаек-ходоков.

Бояр, купцов, митрополита,

Решили тотчас обыскать,

Затем писцов, архимандритов,

Как будто в каждом крылся тать.

Ножей и сабель всех лишили,

А заодно и кошелей.

'Все для того, чтоб не решили

Из них наделать кистеней', -

Так им сказал с ухмылкой пристав.

Гуртом, как козы на убой,

Под лай собак, плевки и присвист

Пошли они к царю сквозь строй.

Под смех зловещий и надменный

Послы искать царя пошли,

Как в ад, оставив мир сей бренный,

И там они его нашли.

Среди двора шесты стояли,

Держали куклы из тряпья.

Вокруг них всадники скакали

Те куклы саблями рубя.

Тут был Басманов и Вокшерин,

Черкасский, Бельский, Бекбулат;

Кричали и рубили шеи

У чучел, зло свистел булат.

От них шёл пар, летел на ветер.

На жеребце под стук копыт

Иван скакал и не заметил,

Что перед ним митрополит.

Кресты, иконы и хоругви,

Как будто Спас и Крёстный Ход,

Смиренно сложенные руки,

Готовы в разный оборот.

Вот Бекбулат остановился,

Все встали, усмирив коней.

И только царь ещё носился

Маша клинком вокруг людей.

Скакал едва их не сшибая,

Но утомился и остыл.

Сквозь зубы выцедил слезая,

Бросая повод стременным:

'Ну, что, нашли в Москву царя-то,

Чтоб он отребьем управлял?' -

Иван как будто встал из ада,

Не всякий бы его узнал;

Он потерял почти весь волос

Из бороды и с головы,

Глухим, надтреснутым стал голос,

Вокруг глаз чёрные круги.

Но взгляд был непоколебимый

И не тряслась его рука.

Упрямый и неустрашимый,

И мысль быстрее языка.

Митрополит, согласно права,

Для поцелуя протянул

Сухую руку; царь лукаво

Ее губами промахнул.

'Сын мой, тебя благославляю!' -

С тревогой рёк митрополит, -

В дом проводи, я умоляю.

Мороз ужасный!' Царь стоит.

'Святой отец, в палатах душно.

Там даже баньщик угорит.

От игрищ мне постынуть нужно.

При всех здесь дело говори'.

Митрополит мусолил четки;

Совсем Иван его не чтил,

Еще обряд нарушил четкий -

Посланцев в дом не допустил.

Вот он сказал царю со вздохом,

Стараясь виду не подать:

'Урок ты нам задал не плохо,

Решил всю жизнь нам поломать.

Ты бросил трон, оставил царство.

Дела в упадке, чернь бурлит,

Татарско-крымское коварство

Ужасной гибелью грозит.

Все знают - ни один боярин

Не смеет царством управлять.

И мы пришли со всех окраин

Тебя о благе умолять.

Мы просим все тебя вернуться,

И всем владеть как сам решишь.

Ты этим дело, все клянутся,

Богоугодное свершишь!' -

Тут Афанасий обернулся.

Все закивали, торопясь.

В ответ лишь криво улыбнулся

И хмыкнул зло Великий Князь.

Царю на плечи князь Черкасский

Уголью бурку положил,

А Бельский, что не догадался,

С досады губы закусил.

Князь Бекбулат, Вокшерин Фёдор,

Переглянулись: 'Что молчит?'

И тут Иван совсем не злобно

Стал с расстановкой говорить:

'От Бога мудрым наущеньем

Быть полагаю посему;

Моим глубоким измышленьем

Отныне только одному