Колодец времени - книга исторических поэм (СИ)

И Филоменесу тоже жестокая казнь угрожала.

Лодку, янтарь, словно воры, себе финикийцы забрали.

Злобно приставили к шее кинжалов блестящие жала,

С жизнью простился поэт, но ожили небесные дали.

В ярком свечении бог Апполон появился.

Звонко играл он на струнах прекрасно звучащей кефары.

Воздух от звуков божественных млел, дым руном дивным вился.

За нелюбовь к этой музыке смертных всех ждали бы кары.

Лезвия вниз опустили убийцы, и радостно встретили бога,

Всех мореходов хранителя и покровителя странствий.

'Вот и нашел я, флейтиста куда завела путь-дорога!' -

Заговорил Аполлон, повисая в блестящем пространстве, -

'Чудо прекрасной игры описала мне дева Афина.

Слышать её я хочу, раз Палладу игра впечатляет.

Сам же пою я и гулом вулкана и писком дельфина,

И не боюсь, если кто-то искусней поёт и играет'.

Тут финикиец, назвавшийся Библом ответил учтиво:

'Дарим тебе, Феб великий, дорийца на всякие нужды,

Песней пускай он потешит тебя, совершенством мотива.

Вот флейта звонкая, пусть он играет, а нам песни чужды'.

Встал у столба Филоменес с умершим в мучениях хеттом.

Рядом и кожа сушилась на солнце, как бурая тряпка.

Плача взял флейту поэт, стал играть с величайшим успехом,

Вместе с гармонией неба и центром земного порядка.

Бог лучезарный внимательно слушал, глядел благосклонно.

Все финикицы почтительно смолкли, потупили взоры.

Долго играл Филоменес, но вот он закончил с поклоном.

Эхо блуждало над морем и птицей взлетало на горы.

'Флейтой владеешь изрядно ты, Марсий-сатир так играет.

Песню свою нам исполни!' - сказал бог, ударив по струнам.

'Рад я служить сыну Зевса, поэту небесного края,

Лучшему в музыке вечной в неистовом мире подлунном'.

Так отвечал Филоменес учтиво ревнивому богу.

Плектор он взял костяной и кифару взял у финикийцев.

Предполагая печально, что клонится жизнь к эпилогу.

Песню запел о земле и истории славных дорийцев:

'Жадный лукавый правитель народ свой повадился грабить.

Вместе с торговцами, стражей, живёт припеваючи в башне.

Все города он решил обобрать, раздробить и ослабить,

И преуспел в этом - кузни остыли, заброшены пашни.

Как мёртвокрылые птицы, уносятся к Стиксу младенцы,

И не увидеть родителям пир их взросления шумный.

Смерть и нужду предрекают дорийцам давно иноземцы,

Эллинам гибель накличет из башни правитель безумный.

Грозно фаланги встают наших старых врагов отовсюду,

Словно Афина забыла про нас, словно Зевсу так надо.

Наших врагов одолеть по плечу лишь героям и чуду -

Так погибала не раз, но вставала родная Эллада!'

Песню допел Филоменес, умолкли и струны кифары.

Даже свирепые кельты прекрасной игре умилились.

Долго ещё эхом музыки всюду носились нектары.

И наконец, в складках скал беспорядочных все угнездились.

'Правду сказала тогда мне Афина, меня ты достоин'. -

С облака света сказал Аполлон об услышанной песне.

'Разве сравнится с тобой, Аполлон, из Афин грубый воин?' -

Так отвечал Филоменес смертельно опасной той лести.

Помнил он то, что сказала в стране амазонок Афина,

Как отвечать нужно богу и как к похвалам относится.

Бог говорит: 'Как врага здесь тебя принимает чужбина.

Но прикажу я теперь финикицам свирепым смягчится.

Ты хитроумием мне Одиссея напомнил успешно.

Правильно, как царь Итаки, почтительно сне отвечаешь.

Пусть отвезут финикицы поэта в Элладу поспешно.

С гипербореями ты в этой мёртвой глуши одичаешь'.

'Мы подчиняемся!' - Библ погустнев Аполлону ответил.

В небо поднялся в блистающем облаке бог златокудрый.

Небом его колесница промчалась как солнечный ветер.

Утром корабль свой большой снаряжать начал Библ многомудрый.

Этот корабль был красивым и сделан был он превосходно.

Десять шагов в ширину, целых тридцать в длину, парус красный,

Тридцать гребцев на скамьях помещались вдоль борта свободно,

Весь из ливанского кедра изогнутый корпус прекрасный.

Слитки из олова кельты в корабль загрузили и рыбу,

Воду в сосуд на носу принесли из реки пресноводной.

Вёсла проверили, якорем взяли гранитную глыбу,

Взяли янтарь и вино, согреваться в пустыне холодной.

Жертвой принёс Библ с утра тонкорунных овец Посейдону.

И Феноменес взошёл на корабль, занял место у борта.

Кожу с собой Туш-Сутеха взял он, отвезти её к дому,

Чтобы род хетта о сыне своём вспоминать мог бы гордо.

Крикнул гортанно Библ, вёсла ударили в тёмную воду,

Быстро корабль вышел в море, на запад помчался.

Все острова он прошёл и на юг повернул в непогоду.

В ясную ночь путь прекрасными звёздами обозначался.

Всюду играли дельфины, киты поднимали фонтаны.

Рыбы летали по воздуху, чайки как рыбы ныряли.

Может быть здесь олимпийские боги разили титанов,

Где-то Атлант здесь держал землю плокую на пьедестале.

Шквалы смертельные вдруг проносились внезапно и слепо,

Камни подводные ввысь поднимались из пены навстречу.

Весла ломались и парус на клочья рвал ветер свирепо,

Словно вздыхал Посейдон, говоря, что всему он предтеча.

Город Гадир встал из волн, как корабль из камней и утёсов.

В водах залива он плавал, дома и причала качая.

Жили наяды здесь и виноделы, поэт и философ.

Праздник устроили буйный, корабль из-за Стикса встречая.

На Филоменеса как на чужого смотрели свирепо.

Только игра на кифаре их злобу смягчила немного,