Колодцы знойных долин

Медленно переставляла Секер ноги. Болезнь заставляла лежать ее в постели, откуда видны лишь кусочек неба над сводом юрты и — через дверь — заросший красноталом берег Уила, и она отвыкла от ходьбы. Она увидела служанку, которая, беспокоясь за нее, шла навстречу, а еще дальше — старуху Самигу. Старуха бродила по степи и, как всегда, собирала кизяк.

4

Это было решено давно, и с первыми проблесками зари заволновался аул. Пастухи погнали тучные стада к месту будущей стоянки нового аула; рабы разбирали нарядные юрты и укладывали вещи в тюки. Всегда только во время откочевки выясняется, что вещей гораздо больше, чем предполагали, и поднимается суета, рождаются споры. Пронзительные крики женщин, плач невыспавшихся детей, рев верблюдов и лай собак повисли над аулом. Вокруг пылающих костров старик баксы[7], пританцовывая, с заклинаниями водил детей. Неожиданно раздался традиционный протяжный крик, и все пришло в движение. Шумя и озоруя, полезли в повозки дети, с натужным стоном поднялись с земли навьюченные верблюды, послышались слова прощания. И вот меж поредевших юрт потянулись повозки, нагруженные домашним скарбом или крытые кожей, откуда выглядывают головы старух и детей; выстраиваясь в цепочку, зашагали верблюды. Только выехав, останавливается то одна, то другая повозка, люди опять перекладывают вещи; снова крики. Поджидая отставших, останавливается весь караван, наконец вновь трогается, ползет по степи.

Давно было известно, что Даулет с матерью откочуют из аула. Еще раз все убедились в этом вчера, когда мать Даулета Кульпаш — первая жена Ботакана — устроила прощальный ужин. Но сам отъезд половины аула, многих сородичей и близких — случай еще редкий в жизни кипчакских аулов — глубоко потряс людей. Караван уже выходил на дорогу, все удаляясь и удаляясь от аула, а люди толпились у юрт и словно не верили в случившееся. Никто не спешил в это утро на дойку коров и кобылиц, никто не шел к колодцам, нигде не вился дымок. Вдруг зашумели, заволновались люди. От каравана отделился всадник и во весь опор погнал коня обратно. Через несколько мгновений все узнали Даулета и зашумели сильнее. Что сообщит им сын Ботакана?.. Может, он изменил свое решение?.. Если так, то, может, вслед за ним повернет и караван, и аул встретит радостью рождающееся солнце?.. Но Даулет проскакал мимо людей, направляясь к белоснежной юрте Секер. Она была единственным человеком, который сегодня не вышел из юрты, не проводил откочевников. А караван уходил…

У юрты младшей жены Ботакана высокий юноша Судан, сын Самиги, подбежал, взял под уздцы гнедого скакуна. Полный, маленького роста, широколицый Даулет неожиданно легко соскочил с коня и, быстро поправив халат, засеменил к юрте. Девушка-служанка с поклоном открыла перед ним резные створки дверей. Даулет поздоровался с Секер и, не доходя до почетного места, где лежали разостланные шелковые одеяла, опустился на ковер.

Секер в белом платье сидела, обложившись с боков подушками. Вчера после сильного приступа кашля она почувствовала себя хуже, потом горлом пошла кровь, и она слегла. Ночь прошла спокойно, но сейчас Даулет видел, что за эту ночь она сильно изменилась. Ее продолговатое чистое лицо как-то сразу осунулось и было мертвенно-бледным, а давно выцветшие глаза вдруг стали по-прежнему удивительно голубыми. «Хорошо, что я заехал попрощаться», — подумал Даулет. Глаза Секер напугали его, и он решил, что приближается день печали.

— Апа![8] — сказал он. — Тебе не следовало бы отпускать баксы.

— Он ни к чему, — отозвалась Секер. — Полежу — все пройдет. Не впервой…

— Моя мать не попрощалась с тобой, — продолжал он, наклонив голову, как бы извиняясь за поведение Кульпаш. — Наверное, потому, что будем недалеко. Не думай о нас плохо.

Усмешка тронула потрескавшиеся от жара губы Секер. Не стоило говорить Даулету этих слов, зная, как ненавидит ее Кульпаш. Не могла она простить Секер потери мужа, высмеивала и оскорбляла ее с первого же дня появления в ауле. Редкая встреча в отсутствие Ботакана обходилась без того, чтобы Кульпаш не обзывала ее рабыней прямо в лицо. И единственным человеком, которому удавалось в таких случаях успокаивать Кульпаш, был Даулет — ее первенец. Он, казалось, не придавал особого значения этой вражде. Но для сегодняшней откочевки половины аула, пожалуй, больше всех приложил усилий он.

— Я знаю, — ответила Секер. — Но и ты не видел от меня ничего плохого, Кырсык[9]!

— Да, это так, — согласился он. — Ты относилась ко мне лучше, чем отец. Воин из меня не получился, и отец забыл о моем существовании. Да и что дали бы мне набеги?..

Он отвернул ворот красного шелкового халата, обшитого узорной тесьмой, вытер ладонью блестящие усы.

— Твоим сыновьям идти дорогой отца, — улыбнулся он, помолчав. — А я буду приходить на помощь, когда понадобятся мои табуны.

— Напрасно ты упрекаешь отца. Скажи лучше, что хочешь власти.