Колодцы знойных долин

Духовная красота человека и мысль о ее высшем проявлении — искусстве — легли в основу повести «Когда жаждут мифа…» (1972 г.). Один из героев повести, молодой археолог Булат, говорит: «». все только знают, что пишут и говорят о древних набегах и войнах, а мне хочется знать духовную сторону жизни степняков. Государства, может быть, и создавались войной, но высокой основой жизни, наверное, было искусство». В повествование об одном летнем дне на пастбище вплетается история великого зодчего древности, создателя вырубленного в скалах уникального храма; автор рассказывает о наступлении на степь рождавшихся тогда городов, о противоборстве нового со старым. Старое не должно мешать молодому, но и новое, молодое, невозможно без мудрости старого, поэтому в своем вечном движении вперед люди «жаждут мифа».

Следующее произведение С. Санбаева — повесть «Коп-ажал» (1973 г.). Здесь также речь идет о старых национальных обычаях и ремеслах, об их ценности и возможности применения сегодня. Не просто и не в один день изменяется то, что создавалось тысячелетиями. Красива, мужественна и опасна была профессия ловца беркутов. Герой повести Манкас — последний, кто владеет ее тайнами. Нелегко ему, оставшемуся без преемников, но в конце концов он приходит к выводу, что и старики должны понять и принять сокровенную суть молодых.

Повесть «Колодцы знойных долин» (1974 г.) — драматическая история знаменитого мастера-колодцекопа и его семьи. В этой повести писатель стремится дать более глубокие психологические мотивировки поступкам и особенностям характеров героев.

Сейчас Санбаев вернулся к своей первоначальной профессии. Он работает на Павлодарском тракторном заводе инженером-конструктором и одновременно воплощает в жизнь большой творческий замысел — создание цикла романов, куда частично войдут и некоторые уже написанные произведения, в том числе его ранний рассказ «Еще одно лето» и последнее из ныне им написанного — «Лист, скользящий по снегу».

БЕЛАЯ АРУАНА повесть

1

На седьмой день верблюжонок исчез. Старик думал, что он привык уже к новым местам, и перестал было за ним приглядывать. Да и всю эту неделю верблюжонок ни разу не отбивался от стада. Но сегодня, когда верблюды возвратились с пастбища, его среди них не было. Старик забеспокоился, тут же обошел соседние аулы, расспрашивая знакомых пастухов. Посетил он аул Байги-тюбе на другом конце Маката, заглянул даже в кое-какие дворы, хозяев которых недолюбливал, и вернулся домой в полночь, усталый и огорченный. Никто не видел белого верблюжонка.

Утром старик отправился в степь. Вышел рано, еще матово серебрились ненаслеженные росные травы, когда чист и недвижен воздух и видно далеко. Он ходил целый день, поднимаясь на высокие холмы и обходя солончаковые озера; внимательно осмотрел подходы к трясинам. Вернулся он вечером, напрямик пройдя верст двенадцать по железной дороге, но уже с другой стороны поселка. Потом подождал за аулом возвращения других стад, надеясь, что верблюжонок окажется среди них. Но верблюжонка не было.

Старик посетовал на то, что аул не имеет своего пастуха, хотя верблюдов у них гораздо больше, чем у других. «Конечно, сейчас все живут в достатке, — размышлял он, — но почему никто не может позволить себе быть пастухом? Какой-то недружный народ в нашем ауле…»

Потом он вспомнил о волках. И сразу же подумал, что белый верблюжонок — видный издалека и неопытный — стал легкой добычей. Старик провел целый день на рыхлых островах солончаковых озер Сагиза, рассматривая обглоданные зверьем кости. Они сплошь покрывали острова, но были все старые, выбеленные солнцем и дождем; ничто не указывало на присутствие волков. Но старик сник при виде этой ужасной картины.

Он нашел верблюжонка на четвертый день поисков в одном из аулов близ Кульсары, верстах в ста с лишним от Маката. Верблюжонок, без сомнения, направлялся в Мангыстау, на свою родину.

Старик так обрадовался находке, что сразу же повернул домой, позабыв заглянуть к дочери Макпал, что жила в Кульсары. «Глупый, — думал он, оглядывая длинноногого худого верблюжонка, тихо шагавшего за конем. — Твоей матери ведь нет, и тебя, быть может, подарили мне, чтобы не слышать твоего плача. Разве я согласился бы взять тебя, если бы она жила?.. Глупый…» А верблюжонок послушно переставлял длинные прямые ноги и изредка, когда старик заговаривал вслух или кашлял, поднимал на него огромные черные с поволокой печальные глаза и устало вздыхал…

Теперь верблюжонок уходил на пастбище, привязанный к шее ииген — двугорбой верблюдицы соседа Сагингали. Мырзагали отвязывал его по вечерам, поил, заводил в маленький, наскоро сколоченный загон и, положив руку ему на горбик, подолгу разговаривал. Верблюжонок вел себя смирно, будто привык к его рукам и тонкому ласковому голосу. Он спокойно жевал жвачку и молча слушал Мырзагали. Старик заметил, что верблюжонок ни разу еще не ложился при нем, всегда ждал, когда он уйдет.