Колодцы знойных долин

— Скоро закончат. Наверное, пустили буру, — заметила старуха. Верблюдица смолкла. — Ты не торопись, пей чай.

Аспма не ответила и не притронулась больше к чашке.

Распахнулась дверь, и в клубах морозного пара вошел Кокайдай.

— Ну вот, жди через год верблюжонка, — забасил он, обращаясь к Асиме. Сорвал с гвоздя полотенце, вытер мокрые красные руки. — Говорил же я — надо перерезать жилки глаз. Мырзеке разве согласится? Упадет в обморок… А шубат[6] ему нужен, вон как высох — кожа да кости…

— Дай бог! — подала голос его старуха. — Доброе дело. Как можно без детеныша?

— Надо в таких случаях выбивать из головы дурь. Это же шалкуйрук — у нее тоска по родине, да найди ей одногорбого… Боль в глазах — вот что нужно! За болью она не разберет: бура это или лек…

— Скажи, как одногорбые не терпят боли! — удивился Шолак, вошедший только что. Кокайдай выбрал его сегодня в помощники. — Я не знал раньше. А приплод должен быть хорошим у нее.

— Мечтаешь заполучить? — Кокайдай громко рассмеялся.

Они прошли на торь — в красный угол, сели за чай. Асима, словно в тумане, поблагодарила их, торопливо накинула на плечи пальто и вышла.

Верблюдица стояла у столба и билась в частой, неудержимой дрожи. Она как будто уменьшилась за это утро, постарела; шерсть на ней свалялась, запачкалась. Постанывая, она слабо мотала окровавленной головой, глаза были плотно зажмурены, и с длинных ресниц часто-часто падали красные горошины. Бура — уже привязанный — топтался в дальнем углу двора.

Несмело, чувствуя, как ее пробирает озноб, приблизилась Асима к верблюдице. Не думала она, что так мучительно перенесет верблюдица перерезание жилок глаз. Иногда в аулах делали это двугорбым верблюдицам, но они так не страдали, потом лишь глаза слезились все время. Приедет Мырзагали, узнает обо всем, что она ответит ему? Ведь он и слышать не хотел об этом. Разбушуется старик, заболеет… Неизведанное, смешанное чувство гадливости и стыда охватило Асиму. Верблюдица шла за ней безучастно, словно в другом мире, не разбирая дороги. Из глаз ее все катились и катились кровавые слезы.

6

Несколько теплых дней прогрели землю, и на холмах показалась трава. В середине апреля прошел сильный дождь, и степь зазеленела, засверкала цветами. Поплыл над землей воздух, настоянный на весеннем многоцветье. Облачками забелели юрты, разбрелись по необъятному жайляу стада овец и верблюдов. Смутный, непрерывный, волнующий шум весенней жизни не смолкал ни днем ни ночью.

Мало в поселке в эту пору старых людей — все в степи. Остаются те, у кого нет юрт, как у Мырзагали, или нет скота.

Тяжело рожала одногорбая верблюдица — ослепла на оба поврежденных глаза. Но верблюжонка приняла хорошо, хотя не видела его, научилась ходить за ним. И теперь светло-серый верблюжонок водил ее на пастбище, благо трав весной вдоволь и вблизи, и приводил вечером домой. У Мырзагали хватало забот с белой аруаной. То и дело выбегал он за околицу посмотреть, не случилось ли чего, сторожил у железной дороги, через которую проходили на пастбище верблюды, отгонял от верблюжонка мальчишек, желавших побаловаться, побегать за ним.

Маленькой семье хватало молока, которое старуха надаивала ночью, на время привязав верблюжонка. Да, неспроста завидовал Шолак своему соседу: молока аруана давала много, и верблюжонок рос на глазах.

В конце мая пожелтели, выгорели травы, и верблюдицы потянулись на дальние пастбища. Часами смотрел Мырзагали, как тихо идет аруана за своим двугорбым верблюжонком, высоко поднимая стройные ноги и ставя их осторожно, словно ощупывая землю. Жизнь давно научила ее этой походке. Она держалась близко к верблюжонку, каждый раз опуская голову, дотрагивалась и нежно, ласково обнюхивала его. Ходила она плавно, несмотря на слепоту, и издали казалось, что за маленьким верблюжонком плывет белое невесомое облако.

Все позднее возвращались стада в аулы.

Мырзагали видел, что аруана очень переменилась. По утрам била она по утоптанной земле передней ногой, всхрапывала, шумно вбирая полной грудью воздух. Нетерпеливо и строго подзывала она теперь верблюжонка и трогала с места первая. Лишь у железной дороги верблюжонок выходил вперед и вел ее на пастбище. И старик, хорошо знающий повадки белой верблюдицы, с тревогой смотрел на нее, пытаясь отгадать ее намерения…

И пришел этот час. Верблюды паслись, приближаясь понемногу к речке Сагиз, на берегах которой трава была еще сочной. Далеко позади виднелись серебристые резервуары промысла Макат, нефтяные вышки. Верблюды ушли верст за пятнадцать, как обычно.

В полдень с юга ударил горячий тугой ветер, и разбежались по степи легкие шары перекати-поля. Завертелись желтые кривые столбы пыли, увлекая за собой сухую траву и горькую соляную пудру.

Вздрогнула аруана, будто ударили ее камчой, застыла на гребне холма, двигая губами.

Это был ветер страны причудливых, поющих белых гор, которую она помнила.