Кологривский волок

Домой Андрея Александровича провожали Сергей с Татьяной. Сергей крепко держал отца под руку, но тот все равно часто проваливался ходулей в сугроб, чертыхался. У крыльца, ступив на твердую, расчищенную от снега площадку, сказал:

— Много ли прошел, а задышался: недалеко упрыгаешь на одной-то ноге. Вот уж здесь мой загон, нечего до весны и порываться никуда.

— Я как-нибудь проторю тебе дорогу трактором, — пообещал Сергей.

— Давай, буду гулять, как по проспекту. — Андрей Александрович как бы для пробы проковылял несколько шагов. — Ночь-то больно хороша, в избу идти не хочется! Как по заказу вызвездило.

Да, ночь была самая новогодняя. Полная луна сияла над бором, призрачно темневшим за Песомой; звезды дрожащими капельками ежились в белесоватой стыни неба, опоясанного дымкой Млечного Пути. Торжественно замерли опушенные инеем березы, тоже как бы излучавшие матовое свечение. Лыжню, промятую Сергеем, будто бы затопило подсиненной водой. Казалось, все вокруг: и темная рать оцепеневшего леса, и эти деревенские березы, и тяжело провисшие, тоже мохнатые от инея провода на электролинии, и сами шумилинские избы, увязшие в сугробах, — все это напряженно ждет какого-то условленного звука, но его нет и нет. Первородная тишина.

Сергею с Татьяной тесно стало на деревенских тропинках, вышли на автодорогу, побродили по ней.

— Полуночники мы с тобой, — ласково сказала Татьяна.

— Сегодня так положено. В селе небось еще вовсю гуляют.

— Знаешь, я бы переехала в Ильинское жить. Что мы здесь? Как на хуторе.

— Зато летом приволье, речка почти под окнами.

— Еще я хотела тебе сказать, надоело мне сидеть на почте: уж сколько лет будто привязана к аппарату, дергаю туда-сюда штекеры.

— В колхоз ведь ты не пойдешь.

— Почему? Говорят, будет свой колхозный садик: я бы с удовольствием в нем поработала, люблю ребятишек. И Ванюшка был бы весь день при мне. — Темно-карие глаза Татьяны оживились, она нетерпеливо подергала Сергея за рукав, как будто тотчас хотела исполнить свое намерение.

— Тогда жди, когда построят садик.

— Долго, наверно, ждать-то?

— Узнаю. Это ты толково придумала: оба будем в колхозе работать, — одобрил Сергей.

Когда вернулись к крыльцу, луна то ли скрылась за облаком, то ли скатилась за лес, а над Заполицей заиграли причудливые световые столбы, как бы колеблемые ветром, переливчатые.

— Смотри! Кажется, северное сияние? — показала на них Татьяна.

— Да, все-таки мы — северяне.

И они долго еще стояли, любуясь бегущим по небу светом, воспринимая его как доброе знамение. Радостно и смятенно становилось на душе при виде столь загадочного явления. Уже начался новый год, с новыми заботами и надеждами; хотелось, чтоб многое сбылось.

— По-моему, оно где-то над Воркутой, — предположил Сергей.

— Ну что ты! Я считаю, в той стороне — Мурманск.

Поспорили. Велика страна, так велика, что города, находящиеся друг от друга более чем на тысячу километров, представляются расположенными почти на одном направлении…

Дети крепко спали: Ванюшка даже слюнку пустил на подушку, Павлик чему-то улыбался во сне, наверное, ему виделось что-нибудь дивное.

13

Это случилось в бане. Сергей любил попариться, Чтобы согнать с себя тракторную грязь, и Андрей. Александрович, глядя на сына, осмелился похлестаться веником. Сидел после этого на нижнем приступке полка весь малиновый, в крупных росинках пота, предсказывал перемену погоды, дескать, культя докладывает лучше всякого барометра, и вдруг начал оседать, клониться вбок: не подхвати его вовремя Сергей, грохнулся бы на пол.

— Ах ты, вражья сила! — тихо сказал он, стараясь нащупать осколок под сердцем, и попросил: — Воздуху не хватает, распахни дверь.

Сергей надернул прилипавшие к мокрому телу штаны и валенки, прямо наголо — фуфайку и, оставив дверь открытой, побежал домой за санками. Завернули отца в одеяло и тулуп, так нагишом и привезли.

По пути в баню зашла теща, поохала, но успокоила, предположив, что он угорел в первом жару. Но отец не встал даже пить чай.

Врач пообещал приехать на другой день после обеда. Андрей Александрович не дождался его. Не дождался и сына с работы. Сергей занимался перетяжкой подшипников, когда увидел появившуюся в мастерских Татьяну, увидел и по ее растерянному лицу сразу понял неладное. Она не осмелилась сказать ему, что умер отец, только поторопила домой, а сама пошла на почту отбивать телеграммы Алексею и Верушке…

Всю дорогу Сергей бежал, как будто еще мог поправить случившееся; бежалось тяжело, точно во сне, четыре километра от Ильинского показались слишком долгими. Влетел в избу и, не замечая ни заплаканной матери, ни тещи, оглушенно замер посреди передней. Отец лежал на двух сдвинутых лавках под образами, его уже обмыли и обрядили в новый костюм, который не пришлось, носить при жизни; большие мосластые руки навеки успокоенно скрестились на груди, прокуренные усы обникли.

Сергей надломленно опустился на колени, плечи: его содрогались. Побарывая удушливый спазм, он винился перед отцом: