Кологривский волок

Василий Капитонович отчаянно бросился к ней с багром, зачерпывая голенищами ледяную воду. Ему удалось зацепиться за дверной косяк: мельница уже отодвигалась от берега в омут, и было безрассудством удерживать ее. «Стой! Стой, окаянная!» — хрипло повторял он. Напрягался до ломоты в глазах, а мельница все тянула его за собой и наконец вырвала из рук багор. Василий Капитонович задохнулся от бессилия, рванул ворот рубахи так, что пуговицы камушками булькнули в воду.

Мельницу как сняло целиком со свай, так и несло вниз по течению. Он постоял в оцепенении и побежал берегом вдогонку, не сознавая, зачем это делает. Разве можно было поправить беду? Ноги зашлись от холода, яловые сапоги сделались будто свинцовыми, вода хлюпала в них. Если бы кто увидел Василия Капитоновича в такой момент, мог бы испугаться, настолько встрепанный, дикий вид был у него: второпях не успел даже надернуть шапку. Он пробежал, наверно, с полкилометра, огибая старицы и заводи, пока не преградил ему путь разлившийся овраг. Мельница все не останавливалась, ее несло по самому руслу.

Руки и ноги тряслись от волнения и усталости, когда вернулся в избушку. Все тело ознобно лихорадило. Скинул одежу и закутался в тулуп. Исчезновение мельницы казалось невероятным. Василию Капитоновичу было видно в окно, как на месте ее ходили кругами мелкие льдинки. «Как же так? — спрашивал он себя. — Нет больше мельницы?! Столько лет стояла, и на вот тебе — ковырнуло под корень. Воды-то нонче — точно потоп. За что господь наказывает? Сына война отняла, теперь мельницу снесло. Какая мне жисть без нее?»

Неподвижным взглядом следил он за разбушевавшейся Песомой, и по его тоскливой отрешенности можно было подумать, что мыслями блуждает где-то далеко-далеко. «Надо бежать переодеться домой и найти мельницу, — словно очнувшись, решил он. — Ведь должна она остановиться, скорее всего около Осыпи, место там узкое».

Еще не доходя до деревни, Василий Капитонович увидел за конюшней толпу. Вся деревня, от мала до велика, собралась на берегу: дивились на мельницу, принесенную невиданным половодьем и застрявшую на каменистых Портомоях. Ледяное крошево напирало на нее, покачивало. Кто-то высказал опасение:

— Может стронуть и дальше унести.

— Ежели воды прибудет.

— Надо бы хоть вожжами ее зацепить, — посоветовал Осип (он уже держал их под мышкой). — Все-таки надежней.

— Спробуй подберись, посмотрим, как пузыри пускать будешь, — посмеялись над ним.

— Никуда не денется. Теперь вода сбывать начнет, — заверил старик Соборнов.

— Я вижу — крыша из-за кустов выставляется, думал, сарай плывет, — рассказал Федор Тарантин.

— Ну-ка, не диво ли, куда принесло? — скорбно поджав беззубый рот, качала головой Федулиха.

Василий Капитонович почувствовал себя виноватым перед людьми, чего доброго, не сочли бы вредительством. Какой же ему смысл в этом? Подошел к председателю, стоявшему у самой воды, развел руками:

— Вот, Степан Никанорович, какая беда.

— Практически, прозевали мельницу. — Лопатин досадливо поморщился.

— День и ночь караулил, тросом привязал ее к избушке — не помогло. Против воды не поборешься, — оправдывался Коршунов. — Что теперь делать? Может, вода сойдет, так разберем да перевезем на место?

Лопатин походил по берегу, пощипал усы.

— А лошади где? Они только из лесу вернулись, отдохнуть надо дать перед пахотой. Придется на Томилиху ездить.

— Ой, далеко! Очереди там большие, всегда людно, — загомонили бабы.

— Худо будет без своей-то мельницы.

— Ничего не поделаешь. По крайней мере, в это лето нам не сдюжить.

— Правильно говорит председатель, — подтвердил Соборнов, — надо подождать мужиков. Тут дело серьезное.

Авторитетным было его слово среди однодеревенцев. Бабы пожалели мельницу, повздыхали и стали расходиться. Только ребятишки остались на берегу.

Обида душила Василия Капитоновича. Будто впотьмах, на ощупь шел домой. Шурик выскочил на крыльцо, залепетал:

— Дедуска, смотли, я какие камуски насол! Смотли, смотли!

— Да пес с ними, с камушками! — отмахнулся он, огорчив внучонка.

Хворая жена, морщась от постоянной головной боли, озабоченно выглянула из-за печки:

— Что, бать? Мельницу-то али пригнало к самому броду?

— Али, али! Как соринку смыло, поди полюбуйся.

— Теперь греха куча.

— Замолчи! Без того тошно, — осадил Василий Капитонович.

Настя не вступала в разговор, — знала нрав свекра. Она взяла притихшего Шурика на руки и унесла его в переднюю.

Василий Капитонович злился, стаскивая в кути сапоги, мокрые портянки были неподатливы. Один кое-как стащил, а другой пришлось зажимать в двери. Вгорячах придавил ногу, выругался:

— Разрази душу! Не сапоги, а капканы!

Швырнув их в угол, прошлепал босиком на кухню. Под лавкой стояла заткнутая бумажной пробкой бутылка. Одним духом опрокинул стакан палючего самогону, точно на каменку выплеснул, и полез на печь.