Колояр. Дилогия (СИ)

Ночью меня подняли. Странно было бы, если Болт со своими «адъютантами», как он в шутку называл приятелей Губу и Грека, не заинтересовался бы, куда бегает после вечерних занятий мелкий аристо. Слухи, что к Волоцкому индивидуально прикрепили для учебы к странному старику, поползли сразу. И первое место среди версий, почему так происходит, держала тема о моих родственных отношениях с Жарохом. Вроде, что старик — мой дед по дальней родовой ветке. Я сразу смекнул, что нужно соответствовать этой версии, и всячески поддерживал ее, но с таким видом, как будто все, что происходит между нами — страшная тайна.

Кто-то тихо, но настойчиво потряс меня за плечо. Спросонья, не сообразив, что происходит, я со злости сбросил с себя чужую руку. Тряска не прекращалась. Потом раздался громкий шепот дневального:

— Да просыпайся же, Кол!

— Чего надо? — буркнул я, распахивая глаза и растирая их ладонями. Занятия с противным стариком выматывали меня больше, чем основная учеба. Спать хотелось неимоверно. Я уже и не помнил, когда высыпался. Даже в выходные дни меня нещадно тиранили по несколько часов в пустом спортзале.

— Я, Женька!

— А, Леденец! Скучно стало, не с кем поговорить?

Дневальный с забавной кличкой горячо зашептал:

— Болт сказал, чтобы тебя разбудить. Он ждет в туалете. Базар у него к тебе…

— Кому не спится в ночь глухую…, - я недовольно поморщился. Нашел время, когда беседовать. Мог бы и так спросить. — Чего этому идиоту надо?

— Давай, я пацанов подниму, а? — предложил Женька с сочувствием в голосе. — Он же реально задрал всех со своей кодлой. Навалимся толпой — отдубасим как следует.

— Не надо геройствовать, пусть спят, — я с противной тоской подумал, что Болт не просто так выдергивает меня посреди ночи. Уже было несколько стычек, в которых мне изрядно прилетало. Впрочем, не только мне. Младшие кадеты вынуждены были подчиняться жесткой диктатуре более крепких ребят, пусть и из одной группы. Вот ради чего «комод» поднимает ночью человека? Или отрабатывать свои боевые приемчики, или куртку постирать. Сам факт унижения тоже стоит в программе подчинения и ломки человеческого достоинства. Попробуй, начни качать свои права. Кулак у Болта и в самом деле крепкий. Развит мальчишка, не по годам силен и жесток. Всем от него попадало. Может, тот факт, что я оказался аристократом с заблокированным Даром и не имеющим возможности воспользоваться им, окончательно убедил Батуева в своей безнаказанности. За то время, что я нахожусь здесь, научился распознавать нюансы во взаимоотношениях между сверстниками. В младшем звене Болт пользуется непререкаемым авторитетом, который заслужил громким голосом, наглостью, кулаками и, надо признать, головой. Соображает он хорошо. Ведь кадетская школа для таких ребят, как Санька Батуев, единственный шанс занять в дворянском обществе не самое последнее место.

Сформировавшаяся под его началом небольшая компания подпевал, лишившись твердого управления, могла сразу же раствориться в массе, и поэтому Болт для них был якорем, прочно сцепившимся с грунтом. Я же, ощущая необходимость иметь друзей, которые бы прикрыли мне спину, уже близко сошелся со многими, но для отпора пяти-шести человек могло не хватить. Да и не было такой необходимости. Жарох умело накачивал меня необходимыми знаниями и качествами. Уверенности во мне было намного больше, чем в тот день, когда я попал в кадетскую школу.

Я не стал поднимать ни Димку, ни Ваську, ни Стригу. Кто знает, зачем Болт меня хочет видеть. Может, решил унизить перед своей стаей или выставить в таком свете, что узнай об этом наставники — моя участь будет предрешена. Слабаков, поддавшихся моральному унижению, старались дальше не обучать по основной программе, а сплавляли на фермерское подворье, расположенное за полигоном, где выращивали свиней и держали куриц. По мнению коменданта и учителей, пусть тебя изобьют до полусмерти — но сгибаться перед таким пустяком кадет не имеет право. Школа выдавливал из детей рабскую сущность с самого раннего возраста, считая такую методику единственно верной.

Перед закрытой дверью в туалет я остановился, закрыл глаза и восстановил дыхание, пытаясь выбросить все эмоции, как учил Жарох. Почувствовал, что ни один мускул не дрожит, веки не дергаются, пульс ровный — я зашел в помещение, освещенное парой тусклых лампочек, быстро оценил обстановку. На подоконнике сидит Болт и курит в открытое окно. Рядом с ним, как верные псы, стоят Губа и Грек, ждущие своей очереди, пока командир не соизволит поделиться «бычком».

— Ты, гад! — дернулся ко мне Губа, вспомнив, видимо, как недавно я едва не сбил его с ног. — Щас врежу!