Колокол по Хэму

Я выбросил пустой магазин, вставил новый и продолжал стрелять, но снял палец с крючка, заметив, что оба судна мчатся прямиком к левому берегу.

Я включил реверс правого двигателя и развернул катер, подняв стену воды, залив ею узкий илистый берег и едва избежав столкновения с ним. „Лорейн“ несся вперед, словно собираясь прорезать полоску каменистой суши и вырваться в открытое море.

Мой катер наткнулся на две отмели и едва не вышвырнул меня в воду, но я успел дать полный вперед и вновь очутился в протоке кормой к ее устью. Сбросив обороты, я оглянулся в тот самый миг, когда „Лорейн“ врезался в камни и грязь.

Верхняя часть великолепного катера Тома Шелвина раскололась и взмыла в воздух, рассыпая вокруг осколки стекла, хромированного металла, обломки красного дерева и провода; корпус „Лорейн“, хотя и треснул, продолжал мчаться вперед, увлекаемый завывающей машиной, рассекая отмели, берег и заросли лиан, пока наконец не распался на тысячи кусков у подножия холма, где мы похоронили немецких агентов. Тут и там вспыхивало пламя, но взрыва не было. Запахло горючим.

Тело мужчины пролетело около двадцати метров, упало на живот в воду неподалеку от центрального канала и поплыло, раскинув руки и сочась кровью, которая смешивалась с тучами грязи.

Я развернул „Крис-Крафт“ и медленно приблизился к нему, держа наготове автомат. Прошло три минуты; мужчина оставался неподвижен, только колыхался на слабеющих волнах, поднятых „Лорейн“. Содержимое курьерской сумки разлетелось, бумаги висели на верхушках деревьев, лежали на отмелях, тонули в главной протоке. Я и сам не смог бы придумать лучшего способа избавиться от них. Подплыв к мужчине вплотную, я заметил белую кость позвоночника, торчащую из-под лохмотьев его рубашки и растерзанной плоти.

Я положил автомат на сиденье, взял багор, подтянул к себе труп и повернул его лицом вверх.

Лицо почти не пострадало, и только рот был широко распахнут, словно в искреннем изумлении. Впрочем, то же самое можно было сказать почти обо всех нас. Я нагнулся, ухватил его за волосы и рубашку и втащил на борт. Вода, смешанная с кровью, потекла по палубе и зажурчала в сточных желобах.

Я не знал этого человека. У него было худое, бледное, чуть заросшее лицо; короткие волнистые волосы; его ярко-голубые глаза уже начинали стекленеть. Очередь „томпсона“ попала ему в грудь и пах. На внутренней поверхности левого предплечья остался легкий шрам от первой пули „ремингтона“, а более широкое входное отверстие в боку указывало, куда угодил второй выстрел, сбивший его с ног. Во время столкновения катера с берегом ему почти оторвало правую руку.

Я обыскал его. К моему удивлению, бумажник не выпал из кармана. На маленькой промокшей карточке без фотографии было указано имя – майор Курт Фридрих Дауфельдт, офицер управления имперской безопасности, СД АМТ IV. На отдельном листке бумаги под двойной эсэсовской молнией было напечатано, что майор СС Дауфельдт выполняет важное задание командования Третьего Рейха, и все служащие вооруженных сил, разведки и органов безопасности обязаны оказывать ему посильное содействие. Хайль Гитлер! Ниже стояли подписи рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, Рейнхарда Гейдриха и майора Вальтера Шелленберга, главы РСХА VI.

Вот оно как. Я положил промокший листок в карман и всмотрелся в лицо трупа.

– Привет, Колумбия, – сказал я. Я сомневался, что на Кубе найдутся другие агенты столь высокого ранга, с письмом от трех высших чинов СД. Один из них был убит в Чехословакии, однако письмо по-прежнему свидетельствовало о том, какая власть была вверена человеку, тело которого лежало передо мной. В чем бы ни заключалась операция „Ворон“, она имела огромное значение и проводилась с ведома верхов нацистской иерархии. Вряд ли Дауфельдт носил при себе письмо и удостоверение, выполняя свое секретное задание, но, вероятно, сегодня вечером, разделавшись с Хемингуэем, он намеревался бежать и захватил с собой свои верительные грамоты. – Прощай, Колумбия, – добавил я. – Прощайте, герр майор Дауфельдт. Aufwiedersehen.

Труп ничего не сказал. Дождь почти прекратился, но мелкие капли продолжали падать на его запрокинутое лицо.

Я заглушил двигатель и осмотрел „Крис-Крафт“ в поисках повреждений. В пятидесятигаллоновой бочке было три отверстия, и повсюду расплескалось горючее. Я недовольно покачал головой. Только по чистой случайности топливо не воспламенилось от пуль или разогретой машины, установленной чуть впереди кормовой рубки. На катере был маленький шкафчик, я обыскал его и нашел там ветошь, небольшое ведро и рулончик липкой ленты. Я, как мог, залепил ею пробоины, перекатил бочку отверстиями вверх и вновь закрепил ее на месте.

Потом я вытер тряпками горючее и выбросил их за борт. Сняв с трупа рубашку, я как можно тщательнее собрал ею остатки разбрызганного топлива и, зачерпывая ведром морскую воду, несколько раз окатил палубу и сиденья, пока запах солярки не ослаб. Я осмотрел днище, решил, что туда просочилось совсем немного топлива и его пары не представляют опасности.

Лотом я включил маленькую помпу, чтобы откачать горючее.