Колокол по Хэму

Я попытался заговорить. Должно быть, при падении я ударился лицом о корму, потому что мои губы были рассечены и вспухли. Либо Дельгадо трудился надо мной дольше, чем я полагал.

—..в… бухте… – с трудом выдавил я. – Они… у Дауфельдта.

Дельгадо усмехнулся.

– Нет, Лукас, документы не у Дауфельдта. Дауфельдт – это я. Я вытащил тебя из воды только потому, что мне потребовались вот эти бумажки. – Он вытащил из кармана брюк промокшее эсэсовское удостоверение и письмо. – А теперь мне нужны документы Абвера. Где их прячет Хемингуэй?

Я покачал головой. От этого движения по моей правой руке и левом боку разлилась боль и перед глазами вновь заплясали черные точки.

– В бухте… и на берегу. Там… где разбился „Лорейн“.

Дельгадо ударил меня ладонью.

– Сосредоточься, Лукас. Курьерская сумка оказалась У Хемингуэя, иначе я бы его не убил. Но вместо абверовских документов там лежала какая-то дурацкая рукопись. Когда Крюгер попытался бежать, у него не было с собой документов.

Где они?

Мне потребовались все силы, чтобы приподнять голову и посмотреть на Дельгадо.

– Кто… такой… Крюгер?

Дельгадо искривил губы.

– Сержант СС Крюгер. Мой бесценный верный радист с „Южного креста“. Ты только что выловил его из воды, Лукас.

А теперь говори, куда Хемингуэй спрятал эти чертовы документы?

Я покачал головой и уронил ее.

– Это майор Дауфельдт… так написано в удостоверении.

Дельгадо приподнял мою голову за волосы и наклонился к моему лицу.

– Ты слышал, Лукас? Майор Дауфельдт – это я. Когда ты появился здесь, я уговорил трусливого бедолагу Крюгера взять „шмайссер“ и попытаться удрать на „Лорейн“. Как я и рассчитывал, ты прикончил его. Удостоверение и письмо принадлежат мне. Но где документы?

– Хемингуэй… жив? – с трудом произнес я.

Дельгадо мельком оглянулся через плечо. Над головой Хемингуэя и лужей крови, которая уже растеклась до его плеч, роились мухи.

– Не знаю, – сказал Дельгадо. – Мне это безразлично.

Если он еще жив, то скоро умрет. – Он вновь посмотрел на меня и улыбнулся. – Хемингуэй погиб от несчастного случая на воде. Ударился головой, когда „Пилар“ наткнулась на песчаную отмель. Я воспользовался багром, но это мот быть любой острый угол в рубке. Я очищу багор от волос и крови и выброшу его за борт. Потом я загоню яхту на мель. После того как труп несколько часов пролежит в воде, никто не сможет точно определить происхождение раны.

Я уселся как можно прямее и попытался пошевелить руками в наручниках. Дельгадо затянул их очень туго, прекратив циркуляцию крови. Я не чувствовал свои пальцы и не мог ими двигать. А может быть, причиной онемения была кровопотеря. Кровь пропитала мою рубашку, брюки, туфли и кожу сиденья. Я старался сосредоточиться – не на Дельгадо, а на собственном самочувствии. Я запомнил три удара пуль: один в руку, другой – в верхнюю правую часть груди либо в плечо, и третий, самый опасный, в левый бок. Я посмотрел вниз. Разорванная мокрая рубашка, много крови. Это почти ничего не говорило мне. Но Дельгадо стрелял из мелкокалиберного револьвера, и это внушало определенные надежды. Однако кровотечение и прогрессирующая слабость были дурным знаком.

Одна или две маленькие пули задели жизненно важные органы.

– Ты слушаешь меня, Лукас?

Я вновь сфокусировал взгляд:

– Как это произошло?

– Что именно?

– Как вы расправились с Хемингуэем?

Дельгадо вздохнул.

– Что это – кульминационный эпизод киноленты, в котором я рассказываю тебе обо всем, прежде чем ты умрешь?

Или, еще нелепее, – сбежишь?

Я чувствовал, как наручники впиваются мне в запястья, и понимал, что о бегстве не может быть и речи. Даже если я высвобожу руки, даже если к ним вернутся ощущения, я слишком ослаб, чтобы действовать ими. Мне пришла мысль попробовать бороться с Дельгадо при помощи ног, но, сдвинув их на несколько сантиметров, понял, что они практически бессильны. Вероятно, мне удалось бы схватить его ногами за пояс и удерживать несколько секунд, но я не смог бы его повалить, а ему было достаточно выстрелить в меня из револьвера. Я решил сберечь остатки сил и ждать удобного момента. „Удобного для чего, Джо?“ Мой внутренний голос звучал устало и язвительно. Я смотрел на Дельгадо, стараясь не потерять сознания.

– Что ж, – заговорил он, – я объясню, как заманил Хемингуэя в ловушку, а ты расскажешь, где он мог спрятать документы. Идет?

Я кивнул, хотя все козыри были у Дельгадо, он знал об этом и мог ничего мне не рассказывать. В моем неповоротливом мозгу шевельнулась мысль о том, что заносчивость Дельгадо – моя последняя надежда. Несмотря на сарказм, с которым он упомянул об „эпизоде, в котором рассказывает мне обо всем“, я чувствовал, что, подобно большинству киногероев, он жаждет именно этого. Может быть, убежденность Хемингуэя в том, что вымысел – даже кинематографический – правдивее самой жизни, в конце концов окажется истиной.

– Мы предоставили „Лорейн“ воле течений, и он сам подплыл к этому островку, – заговорил Дельгадо, по-прежнему кривя губы в своей вызывающей ухмылке. – Сержант Крюгер лежал в рубке лицом вниз, якобы раненый и без сознания.

Тогда на нем была твоя зеленая рубашка, Лукас.