Колокол. Повести Красных и Чёрных Песков

И так, по нашему убеждению, киргизы дойдут до оседлости сами и сами же сольются, рано или поздно, с русскими. Остается сберечь для них землю, на которой рядом со скотоводством появится и земледелие, хотя и скотоводство само по себе должно поощряться не меньше земледелия в интересах общегосударственной экономии. Если Россия справедливо гордится тем, что юго-восточные губернии ее служат житницей даже Европы, то Киргизская степь не меньшую службу сослужит… Никакие премии, никакие сельскохозяйственные академии не сделают такого пастуха, каков есть киргиз. Этот пастух составляет предмет тайной зависти для европейской дипломатии, сознающей силу России именно в том, что в ней есть и воин хороший, и земледелец искусный, и пастух природный.

Поддержите же киргиза на пути его естественного стремления; оберегайте его благовременными заботами от случайных хозяйственных потрясений, какие испытывает он теперь; развивайте среди киргизов влияние русского образования, действуйте на юный, даровитый и поэтически впечатлительный народ мерами нравственного сближения, и киргизский народ скоро сольется с государством русским, сам увидит счастье свое в этом сближении и будет не только скотоводом, но и земледельцем и даже воином под дорогим для него знаменем России, которым он уже и теперь гордится»[102].

14

С утра звонили колокола. Народ крестился, переглядывался. По улицам спешной походкой ходили какие-то люди, заворачивали в открывающиеся лавки и магазины, договаривались с владельцами. На базаре городовые не ругались, как обычно, и сдержанными голосами поощряли раскладывающих мясные туши хозяев:

— Оно и приказчик пока справится, Григорий Трифоныч. А то твой мальчик пусть посидит. Все будет в целости, не сумлевайтесь…

Сам полицмейстер Якубовский объезжал улицы. Из собора доносилось пение:

«…Государю — Освободителю, Александру… от безбожныя руки… Ве-ечная па-амять!»

К обеду от начала Большой улицы двинулась толпа человек в тридцать. Несли портрет покойного государя, обвитый большими бумажными розами. Впереди шел с крестом известный своими суровыми проповедями священник Никольской слободской церкви отец Владимир. От магазинов и с базара присоединялись еще люди. Среди чуек и весенних пальто виделись чиновничьи шинели, от городского сада подошло с полдесятка гимназистов. Сзади, наблюдая порядок, ехал в дрожках полицмейстер.

Народ стоял кучками на углах, провожая глазами процессию.

— Слышно, уже всех переловили, кто бомбу на государя делал, — говорил какой-то приезжий, которого раньше не видели в Оренбурге. — Все нерусский народ: поляки да жиды!

— Как же, Русаков, Желябов, — железнодорожный служащий с газетой в руке с сомнением покачал головой.

— Там баба какая-то всем верховодила. Стриженая! — говорили в толпе.

— Не баба, а графская дочь. Как раз племянница нашего прежнего губернатора. Город Перовск знаешь?..

— Еще говорят, граф Лорис-Меликов царя предупреждал. Не езжай, мол, в манеж, Ваше величество!

— Лорис-Меликов, он из армян будет?..

Известный всем господин Ильюнин, уже в новом сером пальто вместо недавней ополченки, подошел и сказал:

— Что же вы, господа, к патриотической манифестации не присоединяетесь?

На него посмотрели с безразличием, стали молча расходиться в разные стороны.

Возле Тургайского областного правления коллежский советник Мятлин, когда-то преподававший в Неплюевском училище, говорил среди стоящих чиновников:

— Победоносцев прямо заявил новому государю в части представленной Лорис-Меликовым конституции: «В такое ужасное время надобно думать не об учреждении новой говорильни, в которой произносили бы новые растлевающие речи, а о деле… Нужно действовать!» Граф Дмитрий Андреевич поддержал это мнение.

И согласитесь, господа, что русский дух в народе ничем лучше не выражается, как этими патриотическими шествиями, что проходят по городам России. Славянская степенная натура всегда имеет в виду авторитет государя. И надо его постоянно воздвигать, какие бы человеческие недостатки ни были присущи держащему скипетр лицу. В том якорь нашей государственности. Славянство и в центре — Русь. Объединяющее знамя Москвы должны мы очистить от чуждых наслоений. — Мятлин, по своей преподавательской привычке, широко разводил в воздухе руками, чуть не задевая рядом стоящих. — Нас хотят соблазнить всякими мудромысленными теориями с Запада, и вот во что они претворяются. Бомба в государя подвела черту. Нет, у России свой путь, и на страже должны мы быть как против разлагающего воздействия Европы, так и киргизской дикости…

Стоящий рядом советник правления Давыдов кашлянул:

— Однако же, Аскольд Родионович…

Тот оглянулся и увидел, что здесь же стоит инспектор киргизских школ Алтынсарин. Мятлин слегка покраснел и завозился, доставая платок. Лицо у Алтынсарина ровным счетом ничего не выражало.

Ему сделалось смешно от того, как потерялся Мятлин. Будто замеченный на нечестной игре в карты. Они все такие, возвеличители патриотического духа. Видно и вправду непреодолима для них сила пирога, от которого кусок хотят иметь. А тот же Мятлин в молодости Герцена хвалил…