Колокол (СИ)

Лю с удивлением смотрел на него, культ солнца был запрещен уже более десяти веков, как церковь Перерожденцев вступила на земли сердца мира.

Толстяк закончил молитву и сложил руки крестом на груди, склонив низко голову. Лю переглянулся с Рашидом. Рашид отрицательно покачал головой, но Лю жестом бровей возразил ему.

В воздухе появилось слабое свечение, и из света дневного солнца вышел монах в черных, как угольный пласт одеяниях. Монах создал взмахом руки старинный резной стул и сел напротив склонившегося человека. Лю смотрел на Тимура Михайловича глазами черными, без белков, пронзительными, и в тоже время глаза были доброжелательными, такими, как смотрит, бывало, старый человек на молодое поколение.

Рашид решил не проявлять себя остался вне взора человека, следя за поведением вурдалаков. Вурдалаки посматривали на часы, кое-кто стоял возле двери и прислушивался. Рашид молча взмахами кистей рук обрисовал ситуацию Лю. Лю кивнул, как кивают короли своим подданным, не удалось еще ему избавиться от былой привычки, повелевать и властвовать.

Лю остановил время, воздух замер, звук вопящей, проезжающей вдалеке горгульей колесницы завис на последней ноте, и она постепенно начала уходить тонкими шагами гаснущей волны, оставляя после себя давящую тишину. Далеко в небе зависла в полете серая городская птица, солнечный луч золотой стрелой пронзал пространство зала.

— Посмотри на меня, — голос Лю шел будто бы снизу, из самой земли, поглощая в себя все другие звуки и заполняя собой все пространство. Для человека больше ничего не существовало, только Голос, только величественное эхо слов Бога.

Человек, боясь пошевелиться, боясь сделать неверное движение, медленно начал поднимать глаза от пола. Многотонная гиря тянула его вниз, не смотреть! Только бы не смотреть! Это все сон! Столько лет ожидания, столько лет попыток, но когда ты достиг цели, самое главное не бояться, не бояться.

Тимур поднял застланные слезами глаза и увидел монаха. Тот сидел на огромном троне, который висел в воздухе. Тимур резко склонил голову и поклонился Лю до пола.

— Встань, — прогремело у Тимура в голове. Он встал, ватные ноги не хотели слушаться, и он схватился за ближайший стул, чтобы не упасть. Он смотрел на Лю, а в голове у него вертелся рой мыслей, страхов. — Ты хотел поговорить со мной. Говори.

В горле пересохло, Тимур машинально потянулся к бутылке воды, стоящей на столе, но сначала взглядом спросил разрешения у Бога. Лю разрешил, дав мысленно понять, что Тимур может сесть. Тимур сел. Стул был сейчас больше чем опора, ноги предали его, а сознание пыталось все провалиться в долгий, тревожный сон. Тимур налил воды и начал осторожно пить. Вода изменила вкус, она стала сладкой чуть-чуть, сладость не перебивала тот цветочный аромат, который можно уловить в свежее собранном меде. Он пил мед, но не приторный, воздушный, он пил ветер, пил дыхание цветов на лугу, пил холодный сумрак осенних ночей, пил свежесть зимних морозов.

— Я… я молил Вас выслушать меня, — заикаясь, начал Тимур, — я молил Вас о… о прощении за грехи мои, — Лю жестом показал, что ему все известно. Тимур собрался и выпалил, — Я молю, молю у Вас помощи.

— Что же ты хочешь, чем я могу тебе помочь? — спросил его Голос молчащего монаха. Из черных глаз начали пробиваться языки пламени, отчего миндалевидные впадины глаз начали походить на адский отсвет бурлящих смоляных котлов.

— Я молю Вас дать мне прощение. Я молю Вас об… об искуплении, — толстяк начал рыться в сумке и протянул небольшую записную книжку в сторону монаха. Книжка зависла в воздухе, порыв ветра начала листать страницы, ускоряясь и начиная вращать ее против часовой стрелки. Постепенно пространство зала начали заполнять люди, проекции были плоские, но достаточно четкие, чтобы их можно было бы опознать. Все проекции смотрели на Тимура, как бы он ни старался, но он чувствовал их взгляд, взгляд укора, ненависти, злобы, непонимания, удивления. Он нашел в себе силы и силой выкрикнул — Я готов предать суду божьему каждого из них. Для себя я лишь прошу дать мне возможность искупить свои грехи.

— Предав заслужить прощения? Хочешь ли ты в очередной раз подняться на головах других?! — Голос пронзил его голову острой болью, отчего он схватил ее обеими руками.

— Это не люди! Не надо их жалеть! Они не достойны прощения! Не в моих силах остановить их, и противиться им. Они теперь решают, кто будет жить, а кто умрет. Они решают, что будет с нами, они возомнили себя Богами! Они убивали и Богов, Вас, истинных богов. Только в Вас верую и уповаю на Вашу милость.

— Но ведь ты один из них?

— Да! Я такой же выродок! Убейте и меня первым! Я предал свой народ! Я его продал за… за вот это все! — Тимур соскочил с ретивостью не свойственной тучным людям, срывая с себя золотые украшения, часы, бросая на пол содержимое портфеля.

— Но почему я должен убить их? Люди грешны, алчны, злы. Люди убивают себе подобных ради забавы, ради своей гордыни, злата, власти и оных благ. Почему я должен убить только их?