Колокола

Наклонившись над деревянными звездами, Гриша долго распределял разноцветные шкалики. Он вставал с полу, всматривался в звезды сверху и с боков, менял расстановку шкаликов, сердился на советчиков, предлагавших переместить тот или другой шкалик, иногда соглашался с ними, вновь сердился и, когда успевал измаять своих помощников, вдруг решал:

— Так будет хорошо. «Звезда бо от звезды разнствует во славе».

Веселый и довольный, приказывал:

— Валяй крепи.

Василий с Чумелым, с помощью лестниц и веревок, укрепляли крест, Х. В. и две звезды над назначенными Гришей пролетами. Тогда начиналось самое трудное, что Гриша делал всегда сам: установка цветных шкаликов в проволочные держалки. Василий с Чумелым поддерживали лестницу, молодцы подавали шкалики, у Гриши кружилась голова, сердце билось от волнения, но он внимательно и бессменно вставлял шкалики в держалки. Обставив всю звезду или крест, он опутывал шкалики пороховою нитью, чтоб они сразу зажглись от огня, поднесенного к концам нити. Потом уставляли плошки по карнизам колокольни, и вокруг соборного купола, и распределяли где и кому жечь бенгальские огни. Гриша совещался со всеми, выслушивал не только Василия и Чумелого, но и молодцов, но, как истинный художник, решал всегда по-своему.

— Белый огонь жечь — как выйдет крестный ход из собора, сейчас же: «И одежды его были белы, яко снег». Воскрес Христос! Красный огонь — как будут огибать южную сторону: «Да воскреснет Бог и расточатся врази его». У алтаря — зеленый: «Веселие вечное». Цвет весенний. С северной стороны как пойдут — надо желтый. «Возрадуемся и возвеселимся в онь». Солнышко будет играть. Без всяких яких. Золотое. Возрадуется. А как опять к дверям подойдут — опять красный: «Пасха красная!»

Сам Гриша должен был жечь белый и второй красный огонь, молодцы — первый красный и желтый. Зеленый огонь Гриша опять брал себе: мало ему было двух огней.

— Как выйдет крестный ход из собора — ракета! Высочайшая! Брильянтовая! «Да веселится небесная!» А ей во встречу, без всяких яких, от алтаря другую ракету пустим: в небе похристосуются!

Гриша сиял.

— Ракет, вон сколько!

Молодцы распаковывали ящик.

Но Грише всего этого было мало.

— В Москве в этот день из пушек палят. Сто один выстрел. Веселье! У нас тоже можно б: говорят, в Обрубе, на горе, много пушек закопано: пугачевские. Я говорил обрубчанам: отройте, без всяких яких, палить будем на Пасху. Смеются: какой ты пушкарь! Тебя пушка разорвет. Глупость одна. Палили бы с весельем.

— И так хорошо, Гриша! — улыбнулся Василий. — Какой свет загорится сиятельный!

— Свет светом, а надо и грому быть. Воскресение Христово как было? Земля восколебалась. Так бы и у нас, в воспоминание. Так нет! Всего боятся. Носы бы им не оторвало, а и рвать-то нечего: курносые все.

Гриша озирал еще раз все приспособления и шел домой с молодцами. Он возвращался задолго до полночи.

К тому времени на колокольню набиралось много народу.

Издавна в Темьяне был обычай у купцов: искать первого удара колокола к пасхальной утрене. Кто первый ударит, тому будет во весь год удача в торговле:

— Первый удар со всего света денежку в мошну сзывает. На удар свят ответ злат.

Купцы искали ретиво «золотого ответа». Забирались на колокольню спозаранок, чтоб первому стать у большого колокола. Иные пытались добиться первого золотого удара золотым прошýном: совали звонарям в руки синенькие бумажки на «красное яичко».

Николка бумажек не брал и Василия научил не брать. Его еще Холстомеров наставил:

— Купеческий этот звон — горе с ним. Зóлот удар пасхальный — это верно, только не денежка его слышит, ад всесмехливый слышит: не денежкой колокол в мошне трясет, а геенной огненной потрясает. Даже до последних земли звон этот слышен. Мать Пресвятая в раю на него радуется, и Iуда, раб и льстец, в аду от него угрызается.

Еще при Холстомерове было заведено: купцам тянуть жребий, кому первый достанется удар, чтоб не было пререканий, — и выставлял Иван Филимонович медную тарелку — на красное яйцо нищей братии. Так это осталось и после смерти Холстомерова. Купцы клали на тарелку, а звонарей оделяли красными яйцами. В одиннадцать часов метали жребий: кому первый удар.

Николка испытывал звезды. Знал он их отлично, какая в какое время светит и на какой высоте, но боялся ошибиться в минуте с красной вестью.

Ночь тиха, безветренна, покойна. В городе тишина. Во всех домах огни. Никто не спит. И на колокольне тишина, хоть густо народом.

Гриша передал белый бенгальский огонь доверенному молодцу, а сам решил своей рукой поджечь пороховые нити, как только ударят в колокол, а потом бежать вниз к зеленому огню.

Николка упорно испытывал звезды.

Еще не разгорелись их огни, как разгорятся в полночь, еще пугливы, но входят в силу. Полночь близка.

Вот укрупнел огонь в звездах.

Вот засветился полным светом.

Тишина догорела. Ночь наготове слушать воскресный звон. Пора ударять.

Николка перекрестился крупно и радостно и возгласил громко:

— Христос воскрес!

— Воистину воскрес! — ответили ему, и золотой удар соборного колокола повторил на весь город:

— Христос воскрес!