Колокола Истории

Последнее, особенно в 80-е годы, загонялось во все большую провинциализацию как положительно — логикой развития коммунистического порядка, необходимостью соответствовать ему, так и отрицательно — все большим несоответствием мировому развитию, раннеэнтээровской эпохе. Отсюда — психологический надлом и комплекс неполноценности, который проявился в действиях советского, а затем российского руководства на рубеже 80–90-х годов, когда это руководство вышло в «открытый мир» без реального знания об этом мире и без соответствующей такому выходу идеологии. Эта ситуация закономерна. На основе комплекса неполноценности, несоответствия миру невозможно выковать новое научно-идейное оружие, приходится цепляться за старые идеологические догмы, повторять их, словно заклинания, или выворачивать наизнанку. Дореволюционное большевистское и советское руководство 20–50-х годов обладало и знанием (пусть односторонним), адекватным той эпохе, и действенной идеологией мирового уровня и масштаба. [41]В 60–80-е годы нормальное развитие коммунистической системы исключало, табуизировало возможность реального изучения мира, капитализма и коммунистического общества. Вино 20–50-х перебродило и стало уксусом шестидесятничества, а за ним пошло «по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары» (или под звон гитары авторской песни бардов 70-х).

Хотя начало психологического надлома советского руководства в отношении Запада произошло на рубеже 60–70-х годов, инерционно СССР продолжал брать верх в Холодной войне в течение всех 70-х. Связано это было с детантом, но об этом чуть позже. Сейчас — о том, что называют «поражением СССР в «Холодной войне»». Поражение было. Но не в Холодной войне. Холодную войну СССР не проиграл, он ее «покинул», сдал — как покидают корабль или сдают крепость. Поражение было результатом отказа от Холодной войны, той формы, в которой это было сделано. Именно отказ от Холодной войны означал глаза, опущенные долу. Как известно, в бою первыми терпят поражение глаза.

LXII

Холодная война — очень интересное и полностью до сих пор не осмысленное явление истории XX в. К нему привыкли как к чему-то, что долго было повседневностью, а потом умерло. Холодная война воспринимается как метафора, что скрывает реальный смысл уникального явления, которое стоит за этим термином и не имеет аналогов в истории.

Холодная война — не просто некий особый внешнеполитический курс. Точнее, это не столько внешнеполитический курс. «Политика», «внешняя» — здесь только формы. Холодная война есть нормальный способ противостояния коммунизма Капиталистической Системе в целом. Причем если буржуазные государства в истории международных отношений XX в. далеко не всегда противостояли коммунизму как система — системе (Советскому Союзу противостояли определенные капиталистические государства и их блоки), то СССР всегда исходил из своего противостояния Капиталистической Системе в целом и руководствовался этим, используя одни государства против других. Межгосударственные отношения были для СССР средством и элементом социосистемного противостояния, борьбы двух лагерей. И именно это новшество в подходе к международным отношениям привело СССР к ряду побед на международной арене. Можно прямо сказать: «внешнеполитически» «исторический» (некалендарный) XX в. остался за СССР. Это — констатация, безотносительно к оценке.

В противостоянии Западу СССР воспринимал его как социальную систему, как качественно иной «лагерь»; Запад же воспринимал СССР скорее как некое государство, которое постоянно нарушает межгосударственный кодекс поведения Капиталистической Системы. В соответствии с логикой межгосударственной: системы капитализма так оно и было. Однако в соответствии с логикой коммунистической системы, которая есть отрицание только капитализма, но и государственности, СССР ничего не нарушал.

Эта работа посвящена не социальной природе коммунизма — не только неклассовой и антиклассовой, но также негосударственной и антигосударственной, однако несколько слов сказать необходимо, иначе не будут ясны некоторые выводы. То, что называют «государством» в СССР, не являлось таковым в строгом, научном смысле слова. Это «государство» было не просто главным собственником, но вообще единственным (о колхозной «собственности» как особой могли говорить лишь «идеологи режима»). Собственность совпадала с властью, растворялась в ней. Перед нами — властесобственность, точнее — такая форма присвоения общественного продукта, в которой властная и собственническая функции не обособились из единого присваивающего целого, из единого, социально однородного процесса присвоения.