Колокола Обречённых

– Боже мой, война дошла, спаси Господи! – пробормотал Отец Паисий, разыскивая свои очки на прикроватной тумбочки. Найдя их и одев, Отец Паисий накинул плед на плечи – было зябко, и пошёл открывать дверь, в неё неистово колотили и звали батюшек. На мосту уже столкнулся с диаконом, Отцом Феофаном.

– Доброе утро, батюшко! – сказал диакон, ковыряясь ключом в замке – на мосту было темно. – Что там стряслось, православные? Не ломайте же дверь, открываю!

– Да быстрее же, Отче!!! Беда у нас, конец света! – крикнули из-за двери. И кому-то с той стороны: – Вась, смотри, со стороны Церкви тоже!

– Да что ж такое-то! – изумился Отец Паисий. – Храни Господи!

Дверь открылась, и на мост ввалились, грубо оттолкнув батюшек, двое мужиков, одетых кое-как, в крови и с топорами! Один сразу давай дверь закрывать и задвигать на неё шкаф, на мосту у отцов стоящий.

– Беда, батюшки! – выдохнул Василий Строков, крепкий мужик, непьющий, деятельный прихожанин, поставив кровоточащий топор свой к стене и обтирая лицо. – Беда. Конец света, короче. Верите мне или нет, а оно так и есть, как вам щас скажу – тут Василий перекрестился – Спаси Господи. Мёртвые, короче, встали, да.

– Да вы в себе ли, мужики?! – начал стыдить их Феофан.

– Дай воды, дьякон. – попросил второй мужик, Валера, сосед Василия. – Всё так и есть. Встали мертвяки, ещё ночью. Кого покусают – сам таким встаёт. Всё село в крови, а вы спите тут.

– Собирайтесь по-быстрому, батюшки. Ты, дьякон, здоровый бык, возьми там что. Топор, лопату… Сами всё увидите. Народ к церкве-то стекается. Кто живые ещё. – указал пальцем Василий на необходимые в данный момент действия.

Кинулись собираться, а про Отца-то Александра, старика, как-то сразу и не вспомнили. Уже рассветало, и в маленьких окошках старого жилища сельских священников начала проясняться апокалиптическая картина происходящего в селе. Отцы крестились, а пока будили старого Отца Александра, да поднимали его, да обряжали, сельские мужики – Валера с Васей, приволокли обломанную косу и топор, кои и вручили диакону, благо тот был мужичищей здоровенным. Отче же Феофан от холодного оружия открестился сразу:

– Не, православные, храни Господи меня от ваших штучек. Я лучше Отца Александра понесу, сам-то он еле ходит. Так, батюшко?

– Конечно, радость моя, конечно. – перекрестил своего диакона Отец Паисий.

Мимо окошек уже, однако, шарили вялые фигуры, и нашим героям было совершенно очевидно, что эти – отнюдь не от мира сего. С улицы слышались крики и вопли – значит, ситуация усугублялась и требовала участия иереев самым непосредственным образом. Надо было выходить к церкви. До церкви-то – всего сто метров, но за стенами Смоленской не было видно, что конкретно происходит на паперти, а проникнуть надо было как раз туда. Быстро рассветало, и откладывать было нечего. Наблюдая в окно, Отец Паисий уже узрел чудовищную картину – прямо рядом с дорогой две каких-то фигуры нависли на бьющейся в агонии скорее всего, женщиной. Присмотрелся. Ведь жрут, помилуй Господи! А дальше-то – вообще кошмар. Все трое участников этой бесовской картины, непонятным образом, и пожиратели, и пожираемая, поднялись, и вытянув перед собой то, что раньше было руками, вяло, спотыкаясь, но вполне мирно, попёрлись куда-то за здание сельской библиотеки. Отец Паисий перекрестился. Многое видел старый настоятель, но к такому раскладу он готов не был. Он перекрестился опять, отошёл от окна и сел на пол рядом с обоими пастырями и мужиками. Все ждали, что же скажет Отец Паисий – самый уважаемый человек на селе.

– Ну что ж, дети мои. – начал батюшка. – Вот оно и свершилось, на наших глазах. Многие века мы ждали – и вот. Тут уж не спутать ни с чем, родные мои – се, конец этого мира грядёт. Преисполнилась чаша терпения Господня. Страшные дни ждут нас, и страшные дела. Но всё по слову Божьему и всё по Его великой милости. Токмо на неё уповаю. Посему с вами сейчас, золотые мои, давайте покаемся тут друг другу в наших грехах, как трое иереев тут, и из дома уже выйдем с чистыми душами, во Славу Божию. Ты вот, Отец Александр – самый старый из нас, прими моё исповедание, а я, Божьей милостью, твою душу очищу. Отче диакон, хоть не по сану тебе, но благословляю тебя сейчас исповедать мирян. Времени у нас мало, и по грехам нашим нам и выпало. Надо идти – люди ждут.