Колокола (пер.Врангель)

— Мнѣ кажется, — продолжалъ онъ, — что мы уже не способны ни быть хорошими, ни стремиться къ добру, ни дѣлать добро. Я слишкомъ мало въ юности учился, чтобы сумѣть понять, являемся ли мы на землю съ извѣстными обязанностями и цѣлями или безъ всякихъ. Иногда мнѣ кажется, что да; иногда, что нѣтъ, что мы являемся какими то самозванцами. Я временами до того сбиваюсь съ толку, что чувствую себя неспособнымъ связать двухъ мыслей; выяснить, есть ли въ насъ что-нибудь доброе, или мы рождаемся всѣ безусловно порочными. Кажется, что мы творимъ вещи ужасающія и причиняемъ окружающимъ массу страданій; вѣчно на насъ жалуются и всегда всѣ на сторожѣ противъ насъ; такъ или иначе, но всѣ газеты переполнены статьями, касающимися исключительно насъ. Развѣ при такомъ положеніи вещей, стоитъ говорить о новомъ годѣ? Я несу свой рокъ, какъ и многіе другіе; лучше даже многихъ, такъ какъ я силенъ какъ левъ, а такихъ людей не много найдется. Но, если предположить, что Новый Годъ дѣйствительно не про насъ, если мы дѣйствительно только безправно пришедшіе на землю — тогда что?

— Папа, папа! — вновь произнесъ нѣжный голосъ.

На этотъ разъ Тоби услышалъ его и, вздрогнувъ, остановился. Взоръ его, обращенный далеко, въ самое сердце новаго года, какъ бы ищущій отвѣтъ на его сомнѣнья, скользнулъ вокругъ и глаза его встрѣтились съ глазами его дѣтища.

Это были лучистые глаза! Глаза, въ которые надо было окунуться, чтобы проникнуть въ ихъ глубину; черные глаза, которые какъ зеркало отражали другіе, искавшіе ихъ. Это не были глаза кокетки или глаза соблазнительницы; — нѣтъ, то были глаза ясные, спокойные, правдивые, терпѣливые, просвѣтленные и одухотворенные искрою божественности; глаза, въ которыхъ отражалась чистота и правда; глаза, свѣтящіеся бодростью, энергіею, молодою и свѣжею надеждою, не смотря на двадцать лѣтъ трудовой, полной лишенія жизни. Глаза эти проникли прямо въ душу Тоби и онъ какъ будто услышалъ слова: «Я думаю мы хоть немножко нужны на землѣ, хоть капельку».

Тоби поцѣловалъ губы, столь близкія этимъ глазамъ и взялъ дочь обѣими руками за щеки.

— Ну что, моя радость? — сказалъ онъ. — Я никакъ не ожидалъ тебя сегодня, Мэгъ.

— Да и я не разсчитывала придти! — воскликнула молодая дѣвушка, откинувъ голову и улыбаясь. — А между тѣмъ, я здѣсь и не одна, и не одна!

— Вѣдь ты же не хочешь сказать… — замѣтилъ Тротти, осматривая съ любопытствомъ, закрытую корзинку, которую она держала.

— Понюхай только, дорогой папа, — отвѣчала Мэгъ, — понюхай только!

Тоби уже собрался безъ всякихъ церемоній открыть корзинку, но она остановила его руку.

— Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! — повторяла она съ дѣтской игривостью. — Пусть удовольствіе немножко продлится. Я приподыму уголокъ, только самый маленькій, вотъ такъ! — добавила она, понижая голосъ, будто опасалась, что ее услышитъ кто внутри корзинки, и пріоткрыла крышку. — Теперь отгадывай, что тамъ есть!

Тоби, какъ можно внимательнѣе сталъ обнюхивать края корзинки и воскликнулъ въ восхищеніи:

— Да, вѣдь тамъ что-то теплое!

— Да, — отвѣтила дочь, — не только теплое, но даже горячее! Ай, ай, ай! какое горячее!

— Ага! — рычалъ Тоби, подпрыгнувъ, — это что-то прямо раскаленное.

— Ха, ха, ха! — смѣялась Мэгъ, — это дѣйствительно что-то раскаленное! Но что же это такое, отецъ? Ты не можешь отгадать, а ты долженъ. Я ничего не выну изъ корзинки, пока ты не отгадаешь. Не торопись же такъ!.. Подожди, я еще приподниму крышку! Теперь отгадывай!

Мэгъ совершенно искренно боялась, что онъ отгадаетъ слишкомъ быстро; она отступила, протягивая ему корзину, приподнявъ свои хорошенькія плечики, закрывъ рукою ухо, какъ бы изъ боязни, что онъ слишкомъ скоро отгадаетъ, и въ то же время она продолжала тихо смѣяться.

Тоби, положивъ руки на колѣни и протянувъ носъ къ корзинкѣ, глубоко вдыхалъ распространяющійся изъ подъ крышки запахъ. Казалось, что онъ вдыхалъ веселящій газъ, — до такой степени лицо его просіяло.

— Ахъ, это что-то вкусное! Это не… нѣтъ я не думаю, чтобы это была кровяная колбаса.

— Нѣтъ, нѣтъ, ничего похожаго! — воскликнула въ восторгѣ Мэгъ.

— Нѣтъ, — сказалъ Тоби, понюхавъ еще разъ — это… это что то мягче колбасы, это что-то очень хорошее, и притомъ оно каждую минуту становится вкуснѣе! Не ножки ли это?

Мэгъ была счастлива: онъ такъ же былъ далекъ отъ истины теперь, какъ думая, что это колбаса.

— Не печенка-ли? — спросилъ самъ себя Тоби. — Нѣтъ… чувствуется что-то болѣе тонкое, что-то, чего нѣтъ въ печенкѣ. Не поросячьи ли это ножки? Нѣтъ. Тѣ не такъ сильно пахнутъ… Пѣтушиные гребешки?.. Сосиськи?.. А, теперь я знаю что! — Это угорь!

— Нѣтъ, нѣтъ! — кричала Мэгъ, — ошибаешься.

— Чего же я задумывался, — сказалъ вдругъ Тоби, выпрямляясь во весь ростъ, — я кажется, скоро забуду, какъ меня зовутъ! — Вѣдь это рубцы!

И дѣйствительно это были рубцы. Мэгъ вполнѣ счастливая, заявила отцу, что онъ черезъ полъ минуты признается, что никогда не ѣлъ такихъ вкусныхъ рубцовъ.