Колокола судьбы

Капитану не нужно было особо напрягаться, чтобы понять, что в Москве очень заинтересовались бароном фон Штубером, и что это его засекретили под наименованием «офицер СС-41».

И еще Беркута просили подтвердить, предпринимались ли попытки завербовать его. Если да, то при каких обстоятельствах и на каких условиях.

«Это еще зачем?! — удивился Беркут. — Уж не возник ли у кого-то там, в управлении разведки Генштаба, замысел подсунуть меня абверу. Или Власову?»

А еще Центр интересовался, существует ли возможность восстановить в ближайшем будущем контакты с известным ему «офицером СС-41».

Расшифровав все это, радист как-то настороженно посмотрел на стоявшего рядом с ним в форме эсэсовца капитана Беркута. И капитан почувствовал, что в душе этого двадцатилетнего рыжеватого парня зарождается сейчас какое-то смутное недоверие к нему.

— Хотите сообщить мне еще что-нибудь? — холодно спросил его Беркут.

— Нет, — помотал тот головой.

— «Никак нет, товарищ капитан», — поправил его Беркут. — Впредь вы будете отвечать только так.

О том, что под «офицером СС-41» подразумевался Штубер, капитан и в самом деле догадался сразу. Речь шла о нем и его группе. Просто в Центре пытались хоть как-то завуалировать свой интерес к «Рыцарям Черного леса». Откуда в штабе стало известно о Штубере — тоже не загадка. Иванюк был в курсе его встреч с гауптштурмфюрером. И знал их подоплеку. Точно так же, как известна была ему история странного знакомства лейтенанта Громова и оберштурмфюрера Штубера.

Для него сейчас важно было понять другое: почему штаб с первого же сеанса потребовал от него подтверждения этих контактов? Проверяют, будучи уверенными, что Иванюк не сообщил ему, Беркуту, о передаче этих сведений? Значит, не доверяют? Засомневались? Или, может быть, наоборот, хотели бы, чтобы он поддался на вербовку?

Но какие бы планы ни строили в Москве относительно Штубера, там явно запоздали. Увы, встречи, которая состоялась у него с бароном на каком-то лесном переезде в Польше, уже не повторить. А ведь лучшего, более естественного способа подставить себя Штуберу, а значит, и самому Скорцени, придумать просто невозможно.

— Что, не очень приятный выдался запрос? — понимающе спросил Колодный. Он стоял у входа в кошару и слышал все переговоры с радистом Украинского штаба партизанского движения.

— Слишком сложный.

— Их тоже можно понять. Не так уж и много наберется у них людей, которые бы так долго и успешно держались во вражеском тылу, как вы. И что это за «офицер СС-41»?

— Очевидно, у них возникли какие-то виды на одного местного эсэсовца, барона фон Штубера. Появилась интересная идея.

— Хотят, чтобы вы, в свою очередь, попробовали завербовать его? — спросил младший лейтенант, отходя вслед за Беркутом чуть в сторонку. — А что, война затянулась, о победе гитлеровцам мечтать не приходится, так что, может быть, ваш барон и клюнет.

— Просто они решили, что мы со Штубером коротаем длинные осенние вечера за чашкой чая, — сдержанно улыбнулся Беркут, не желая выстраивать перед Колодным никаких предварительных версий. — И что я в любое время дня и ночи могу сообщать им даже о насморке его тещи.

— Так честно и ответьте им, — развел руками Колодный. — Дескать, не в моих возможностях. Напасть на какой-нибудь полицейский участок или состав под откос пустить — это всегда пожалуйста.

— Вряд ли решусь отвечать таким образом. Отмахнуться проще простого, а на фронте, особенно в разведке, так не принято.

— Пусть лучше пришлют сюда кого-нибудь из профессиональных разведчиков, — продолжал давать советы младший лейтенант, — из тех, что обучены для работы в дальних тылах и в самих войсках противника. А мы с вами что? Мы — всего лишь армейская пехота. Наше дело вспахивать оборону противника, как пахарь — застоявшуюся ниву.

— Хорошо сказано, младший лейтенант: «…оборону противника, как пахарь — застоявшуюся ниву». Образно. Вот только требовать от нас, пока мы здесь, будут за все рода войск, вместе взятые.

— Товарищ капитан, фрица взяли! — вдруг послышался крик Копаня, взобравшегося на дерево, чтобы снять запутавшуюся в ветвях антенну. — Гаёнок ведет.

— Не может быть! — резко отреагировал Беркут. — Откуда здесь взяться фрицу?

— Точно, ведет! Кажись, раненого! Прихрамывает!

«Неужели Мазовецкий?!» — поспешил Андрей к скале, у которой тропа выводила на вершину плато.

Да, это был он. Чуть прихрамывающий, с покорно поднятыми вверх руками, в мешковатой форме рядового немецкой армии, он и впрямь был похож на самого заурядного обозника из тыловой службы вермахта.

«Какое счастье, что Гаёнок почему-то решил взять его в плен, а не пристрелить на месте! А ведь мог бы. Какой толк от такого „языка“»?

— Сам сдался, — извиняющимся тоном сообщил Гаёнок, для пущей важности подталкивая Мазовецкого автоматом. — Говорит по-русски, только странно, вроде как по-нашему, по-кубански…