Колокольчики Папагено

– Голубушка, есть или нет, но мне надо, чтобы он был. Надо! Иначе с меня шеф семь шкур спустит и голым в Африку пошлет. И это, учти, в буквальном смысле. Вместо Москвы – какая-нибудь Манагуа. Там и впрямь догола разденешься, такая жара.

– Ладно, подумаю. А что мне за это будет?

– Верну тебе полушубок, который отняла моя малышка. Кстати, мы давно расстались – имей в виду…

– Неужели меня обратно возьмешь? Насмешил. Насмешил ты меня…

– Так я надеюсь.

Глава двадцать первая По Шпенглеру

Господин Жак был доволен разговором с Николаем. К счастью, разговор не затянулся и занял всего минут сорок, а как истинный француз господин Жак отчаянно скучал, если деловые встречи затягивались и, что самое ужасное, отнимали время от обеда или вынуждали отложить назначенное свидание. Слава богу, этого не произошло. К тому же, благодаря откровенности собеседника, он достиг своей цели: убедился в существовании русского эмигрантского подполья. Чего стоит один этот подвал с жуткими трубами, напоминающий Бастилию. Теперь господин Жак мог смело писать об этом отчет для газеты, заказавшей ему материал на первую полосу, и параллельно – справки во многие заинтересованные ведомства, занимающиеся сбором подобной информации.

Кроме того, ему было чертовски приятно побеседовать с этим клошаром – опустившимся типом, которому не откажешь в живости ума, вкусе к самым рискованным парадоксам и интеллектуальном блеске. Собственно, везде есть клошары – и в Париже, и в Риме, и в Берлине, – везде. Но чаще всего они не поднимаются выше полуживотного существования и просто тупо бездельничают, ничего в это не вкладывая, но у этого – о-го-го! – есть философия. Да, своя философия, знаете ли. И это кажется тем более отрадным при общем интеллектуальном и духовном вырождении России. Россия, которую Шарль де Голль называл некогда вечной, похоже, забыла о вечности и стала потворствовать вкусам нового класса мещан и мелким, сиюминутным, низкопробным запросам оболваненной толпы. Культура опустилась до уровня ресторанной обслуги. Нынешняя духовная пища России – та, которую блудный сын пожирал в корыте вместе со свиньями (господин Жак уже смаковал фразы своей будущей статьи).

Собственно, это и заставило Николая стать клошаром и уйти во внутреннюю эмиграцию. Он сам в этом откровенно признавался. Смутили господина Жака лишь некоторые промелькнувшие у него высказывания… вернее, даже недосказанности. Нечто смутное и туманное о судьбах Европы и будущем западной цивилизации – недосказанности явно не для газет. Они-то и требовали уточнения, смягчения и корректировки, а господин Жак был на этот счет мастер, умел слегка повернуть, немного сгладить и придать пристойный вид самым острым, вызывающим суждениям.

Поэтому он слегка затянул прощание с Николаем, помедлил перед тем, как окончательно пожать ему руку. Он еще раз огляделся, нагибаясь под низкими сводами, прислушался, как булькает вода в трубах, любезно улыбнулся этой женщине по имени Жанна (жене, любовнице, секретарю?) и – дабы был повод вернуться к начатому разговору – осторожно спросил:

– Извините, мой вопрос деликатный: могу я предложить вам немного денег? Разумеется, в счет гонорара, который я получу за публикацию нашей беседы.

– Денег? – переспросил Николай несколько рассеянно, словно до конца не осознавал, о чем речь. – Ну, пожалуй, пожалуй… хотя я в них не особо нуждаюсь. Так, по мере надобности…

– Еще раз извините. На какие же средства вы живете?

– На все золото мира. – Николай похлопал ладонью по стенам, словно они были выложены из чистого золота и должны были издавать мелодичный звон, но почему-то не издавали.

– Вы шутите? – спросил господин Жак вместо того чтобы рассмеяться, как обычно смеются шутке.

Заметив, что его ответ не удовлетворил гостя, Николай немного поправился:

– Ну, если угодно, на золото партии. Вообразите, что я волею случая оказался его тайным хранителем.

– Воображаю. Очень интересно. Об этом можно написать?

– Валяйте.

– Благодарю. Так какое будущее вы предсказываете… предрекаете Европе? – Господин Жак посмотрел на Николая с лукавым озорством, отдавая дань юмору, с которым тот чуть ранее уже высказался на эту тему.

– Европе? Да, собственно, ее уже и нет, Европы-то. Брюссель, что ли, Европа-то? Или Берлин? Ха-ха-ха! Европа снова похищена, только похитители другие, из-за океана…

– Ну уж, ну уж… Может, вы не будете столь категоричны? Все-таки есть имена…

– Имена, которые приобретают значимость лишь при их произнесении. Не больше того…

– Хм, остроумно замечено. Однако позвольте с вами не согласиться. Конечно, у нас свои сложности, прежде всего эти беженцы, будь они неладны… но все-таки мы живем.

– Нет, вы уже не живете…

– Как же это, позвольте? Вы меня удивляете… даже смешите… Вот я перед вами стою, руки есть, ноги есть и голова на плечах. А ведь я европеец. Пока еще, слава богу, не труп. Или вы так не думаете?

– Я вообще стараюсь не думать. Смотрите-ка, уже закат… – Николай стал приглядываться к узкому подвальному окну, окрашенному вечерним багрянцем. – День-то и пролетел…