Колокольчиковый колодец

Сосед Куропаткин, на какое-то время бросив пить, теперь успокоился и начал снова понемногу закладывать за воротник. Страх его несколько утих, да и разговоры его об одном и том же всем уже порядком надоели. Куропаткин, предоставленный самому себе, вернулся к своему порочному увлечению. Потихоньку его ночные приключения стали обрастать легендами, и теперь ему самому не верилось, что с ним произошла подобная история.

– Померещилось, наверное, все-таки спьяну, – говорил он себе, – допился я.

Но когда на землю опускалась ночь, и мир погружался в сон, ему часто снилась эта страшная история. Она повторялась снова и снова, и Куропаткин, просыпаясь среди ночи, в страхе и холодном поту ощупывал себя:

– Что… что… опять… перья…

Потом он долго не мог уснуть, наконец, засыпал, но тревога уже не покидала его, не отпускала, и Куропаткин остаток ночи проводил в каком-то тревожном полусне.

– Надо все-таки бросать пить, – думал он и проваливался в тяжелое предутреннее забытье.

Людмила Львовна Жадовская жила теперь словно в прострации. Днем она еще кое-как крепилась, а вот ночами ее одолевали тяжелые мысли и жуткие страхи. Она большими дозами пила успокоительные средства и проваливалась в болезненный сон. Каждое утро она просыпалась теперь с головной болью.

Борис Ефимович Жадовский, бывший предприниматель, а ныне пациент психиатрической клиники, спал теперь на казенной койке. Но и его сон был тревожен и беспокоен. А ведь ему так нужны были силы, чтобы выдержать ежедневный дневной кошмар, потому что его теперь окружали по-настоящему больные люди.

Самое главное – никому нельзя было ничего рассказать. Палатный врач относился к нему явно, как к больному. Оставалась одна надежда – на главного врача.

– С ним, только с ним я должен поговорить, – ворочаясь, думал Борис Ефимович. Ему необходимо было поделиться с кем-то всей правдой, страшной и непонятной правдой о себе, пусть даже для этого пришлось бы рассказать о себе нелицеприятные вещи. Что ж, если это меня спасет – значит, так надо.

А сон все не приходил к нему. Пролетало полночи, а он не мог сомкнуть глаз. И оттого днем он чувствовал себя совершенно разбитым. И с каждым днем ему становилось хуже и хуже.

Ночь царила в мире, но и ее время истекало. Звезды, которые только что светили так ярко, постепенно бледнели. Наступал новый день, неся каждому заслуженные радости и печали.

Но пока дом номер 6 по улице масона Кутузова стоял, окутанный тьмою, которую озаряли лишь росчерки метеоритов да вспышки далеких и неведомых звезд. Ближе к утру все небо затянули сплошные серые тучи.

Некоторые подробности из жизни доктора Струпьева

Леонид Семенович Струпьев действительно приехал из южного города одной из республик, которая находилась в составе ныне развалившегося государства. И у него там действительно была хорошая практика, он долгие годы успешно работал врачом-гинекологом.

А поскольку местные дамы афишировать свои амурные похождения не желали, они часто обращались к нему за деликатной помощью, и он, по доброте душевной, никогда им не отказывал.

Сколько загубленных душ было в его послужном списке – не сосчитать. Леонид Семенович их и не считал, он любил считать деньги. И для него они ничем не пахли – ни слезами раскаявшихся женщин, ни кровью убиенных младенцев, ни страшным грехом, ни обжигающим стыдом за содеянное злодеяние.

Леонид Семенович Струпьев, можно сказать, даже любил свою работу и слыл специалистом высокой квалификации.

В Россию он приехал не один, а с женой Нонной Яковлевной. Правда, она носила другую фамилию – Вирус. Выходя замуж, она пожелала оставить свою девичью фамилию, ей совсем не хотелось становиться Струпьевой, хотя и ее фамилия была довольно красноречива для врача.

Поле ее деятельности было не столь широко, как у ее супруга, она работала скромным педиатром, но и она в своей области довольно преуспела.

У них были дети, двое мальчиков, и родители надеялись увидеть в них свое достойное продолжение.

Надо сказать, Нонна Яковлевна никогда не любила своего мужа. Замуж за него она вышла из практических соображений, поскольку Струпьев еще в институте отличался завидными деловыми качествами, и все сулило ему блестящую карьеру, и в этом смысле она в нем не ошиблась.

Но все совместно прожитые годы Нонна Яковлевна отчаянно изменяла мужу. Ее мечтой было когда-нибудь оставить его, но не просто оставить, а уйти к другому мужчине – более удачливому и состоятельному. Ей хотелось, чтобы он был чиновником высокого ранга или, на худой конец, человеком творческой профессии. Но поскольку такой человек ей пока не попадался, а материальное благополучие преимущественно зависело от кошелька нынешнего мужа, она благоразумно помалкивала.

Переехав в Россию, Нонна Яковлевна еще более затосковала. Ее здесь раздражило буквально все – люди, нравы, климат. Не было дня, чтобы она здесь была спокойна и счастлива.