Колокольня Кваренги: рассказы

— Попрошу на ноги, — зло сказал тот. — Вот меня, например, зовут Александр — на земле, на льдине. Поднимите меня в воздух — я останусь Александром. Высадите меня на айсберг — я Абрамом не стану.

— В паспорте ошибка, — сказал Абрам.

— А не в аттестате? Почему вы краснеете, когда я произношу слово «Абрам»?

— От стойки. Кровь, понимаете ли, приливает к голове.

— Если б я был евреем, я бы между Абрамом и Александром выбрал Абрама. Величественное имя.

— Я человек скромный, — произнес Абрам.

— Но еврей? — почему-то спросил ректор.

— В общем…

— Почему вас так интересует Северный полюс? Вы южный народ, чего вас так тянет на льдину? Вы не боитесь замерзнуть?

— Я сплю на подоконнике, — сказал Абрам, — там дует. И, потом, я купаюсь в проруби.

— Понятно, — сказал ректор, — морозоустойчивый еврей. Как слива… Чего вас тянут айсберги? Из-за названия? Поверьте, в них ничего еврейского нет, хотя они скрытные и семь восьмых прячут под водой. Опомнитесь, вы же не пингвин.

— Я хочу им стать, — сказал Абрам, — моя тетя сказала, что лучше быть пингвином, чем евреем.

— Не знаю, — сказал ректор, — я больше имею дело с пингвинами. Очень, между нами, благородное создание.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Абрам.

— Ничего, меня просто интересует — почему бы вам не пойти в торговый? Евреи исстари отличные купцы, еще до рождества Христова они обошли весь мир. Это были искусные негоцианты.

— Я люблю Север, сияние, лед, — сказал Абрам.

— Продавайте лед, — предложил ректор, — холодильники, мороженое, я сам бы у вас купил, пломбир! Но я не хотел бы, чтобы вы продали наш Север, нашего белого мишку, наши льды!!!

— Кому?! — обалдел Абрам.

— То, чтобы продать, вас не смущает, — заметил ректор, — вы уже ищете, кому! Да хотя бы Израилю.

— Зачем Израилю белый медведь, — спросил Абрам, — морж, льдины?!

— А вы подумайте.

— Н-не знаю.

— Не знаете?! А чтоб расширить свою территорию за счет наших льдов, Не успеешь моргнуть глазом — на них поселятся миллионы евреев, создадут киббуцы, мошавы, Гистадрут. Насадят свои апельсиновые рощи, лимонные сады…

— На льдине?! Это никогда не получится.

— У евреев?! Абрам, вы плохо знаете свой народ!.. Ну, так идете в торговый? У меня там знакомый ректор.

— Я останусь здесь, — сказал Абрам.

— Та-ак, — протянул ректор, — я вас предупреждаю, Север суров.

Он решил во что бы то ни стало исключить Абрама из института.

Печальный, тот лежал на подоконнике, ел ложкой варенье из огромной банки и смотрел на осенний Ленинград.

— Морды-сволочи, — повторял он, — морды-сволочи…

— Как бы ты прекрасно ни учился, — говорила тетя Песя, — каким бы ты мудрым ни был — он тебя вышвырнет! Ты должен стать чемпионом.

— Каким чемпионом, тетя Песя?

— Я знаю? По шахматам, по боксу. Чемпиона не выгоняют! За чемпиона выгонят его самого. Я знаю эту страну: чтобы еврей мог здесь жить, он должен быть чемпионом. На, съешь пока котлетку!

Абрам стал чемпионом по боксу. Главный нокаут получил ректор. Он рвал на себе волосы и в следующем году пригласил в институт чемпиона города, дебила с шестиклассным образованием, но со страшным правым ударом.

Абрам был в нокауте. Ректор торжествовал.

Пока шли торжества, Абрам вышел из нокаута и стал чемпионом по шахматам. Он загнал ректора в безвыходную ситуацию — ему некого было приглашать — все городские чемпионы были евреями. Ректор поехал в Москву — там жил один гроссмейстер, бывший чемпион, русский.

Ректор стал приглашать гроссмейстера в «гидро-метро».

— Зачем?! — не понимал гроссмейстер. — Мне 67 лет, я боюсь холода. Дайте мне умереть в постели, в Европе, зачем мне полюс?!

— Вы умрете, где захотите, — успокаивал ректор, — поступите к нам! Вас никто не посылает на льдину… Обыграйте только этого еврея… Я вам дам квартиру на Неве…

Абрам проиграл на 37-м ходу.

— У тебя матовое положение, — сказала тетя Песя. — В чем еще ты можешь быть чемпионом?

— Морды-сволочи, — ворчал Абрам.

— Скажем, по гольфу?

— Что?

— Если ты станешь по гольфу — тебя не отчислят. У нас в гольф никто не играет, а в Америку за чемпионом никто не поедет.

— Что это — гольф, тетя Песя? — спросил Абрам.

— Так, — сказала тетя, — тебе в «гидро-метро» осталось жить недолго. Льдину гонит на айсберг.

Ректор пребывал в благодушнейшем настроении. Он решил доставить себе удовольствие — самолично написать приказ об отчислении Абрама. Он закрылся в кабинете, поставил на стол армянский коньяк, растянулся в кожаном кресле и принялся писать — так пишут поэму, так сочиняют стихи о любви.

«Исключить Абрама Левицкого, — выводил он, и бальзам орошал его сердце, — за аморальное поведение, выразившееся, — он задумался, — выразившееся, — муки творчества одолевали его, — в… изнасиловании… — нет, не поверят — …в групповом изнасиловании… — нет, не то, — в… в… совращении малолетней?» — чушь, ерунда…

Любовная поэма явно не выходила. Он бросил перо.

— Додумаю на льдине, — решил он, — там мысли чище, возвышеннее что-нибудь осенит…

И ректор укатил в далекую антарктическую экспедицию. На третий день он застрял, во льдах. Сводки с полюса были ужасны — остров трещал, кончалась пища… Радио скорбным голосом сообщало: