Читаем Колокольня Кваренги: рассказы полностью

И дядька ускакал. Фрося утверждала, что своими глазами видела, как сзади на лошади тряслась Тоня…

Мама спрятала саблю туда же, к маузеру, в пододеяльники.

Всю ночь они с папой не спали. Папа пристально смотрел в окно, в бинокли, регулярно меняя их.

— Что ты там высматриваешь? — спросила мама.

— Тех, кто придет с обыском, — папа был печален. — У тебя, кажется, есть еще брат?..

Дядя Аврух приплыл на подводной лодке, он был морской капитан — золотые пуговицы, золотые погоны и два золотых кортика. Тоня встречала его во дворе, приглашала к себе, но он совершил обходной маневр, прорвался к нам и тут же начал раздавать подарки.

— Тебе, Клара, — начал он…

— …немецкая котиковая шуба, — продолжила мама.

Дядька несколько удивился.

— Тебе, Мишуня…

— …полевой немецкий бинокль, — закончила мама.

Дядька снял фуражку с кокардой и вытер со лба пот.

— Вот что, — сказала мама, — если ты еще вздумаешь дарить ребенку оружие — я тебя им же и убью!

Но было поздно — кортик уже был в моих руках, и я несся к туалету.

Оттуда выходил Василий.

— Еврей с кортиком! — завопил он. — Галлюцинация! Еврей с кортиком!

— Пить меньше надо! — выскочила Манька.

— Два часа уже не пил, — клялся Василий, — вот те крест!..

Мама умоляла дядю Авруха забрать кортик, но тот отказывался, говоря, что кортик — сувенир, что он его экспроприировал у немца, что мама им сможет разделывать куру и что у него таких в Германии — до черта! И уплыл обратно, в оккупационные войска, строить немцам социализм.

— Идиот, — сказала мама, — им так нужен социализм, как нам — маузер!

У меня началась светлая жизнь. Как только мне становилось тяжело на душе — я открывал буфет, раздвигал пододеяльники — и солнце выходило из-за туч. Я стал спокоен, у меня появился аппетит, появились пятерки в табеле, я никого не боялся. У мамы с папой аппетит пропал, и они боялись всех. Три подаренных бинокля вечно лежали на подоконнике и полночи папа проводил в дозоре.

— Мишуге, — говорила мама, — ложись спать, они все равно придут с другой стороны.

После того, как дом превратился в арсенал, родители потеряли покой, их занимала одна мысль — куда деть оружие.

— Мне б не хотелось сесть еще лет на пятнадцать, — говорил папа, — я уже сидел.

— Кто тебя посадит? — говорил я.

— Возможно, ты и прав, — соглашался папа, — возможно, сразу расстреляют.

— Цыпун тебе на язык! — кричала мама. — Давайте лучше подумаем куда деть это проклятое вооружение. Может, засунуть его в стенной шкаф за буфетом?

Мы втроем начали отодвигать буфет. Стенной шкаф был заклеен обоями. Мы начали отдирать их. Обоев было три слоя. Наконец, она про дралась к шкафу и раскрыла его — шкаф был полон еврейской религиозной литературы. Мы онемели.

— Этих книг хватит лет на десять лагерей со строгим режимом, — сказал папа и начал перетаскивать литературу в печь… Мы жгли ее до утра.

Стояло лето. Назавтра соседи жаловались на душную ночь.

— У меня было такое ощущение, — вопил Василий, — будто я попал в Палестину. Только у жидов в Палестине такая жара!

— Откуда ты знаешь? — кричала Манька. — Ты дальше вытрезвителя не бывал!..

Оружие в стенной шкаф мы не положили. Папа вдруг решил, что при обыске прежде всего ринутся туда. Мы засунули арсенал в матрац. Ночью с кровати доносились жалобные стоны — то сабля втыкалась папе в ягодицу, то кортик впивался в ноздрю.

— И вообще, — говорила мама, — на маузере спать как-то неудобно. К тому же — черт его знает — вдруг он выстрелит…

Я уверял их, что без пуль он выстрелить не сможет, но они не слушали — и принялись искать новое место. И надежное, поскольку тучи над нами сгущались. Василий вдруг начал угрожать нам обыском.

— Вы сегодня варили картошку, — бормотал он, — интересно, откуда она? Неплохо бы произвести обыск.

Ему было мало, что Манька плевала нам в кастрюли.

— Вы уже третий день жрете куру, — рычал он, — интересно, где вы достаете столько кур?!

— Это одна и та же, — объясняла мама.

— Надо бы произвести обыск, — сумрачно заключал он.

Вопрос с арсеналом встал ребром.

Мама разослала дядькам письма с мольбами немедленно забрать оружие.

Вскоре пришли ответы: Жоры в Маньчжурии не оказалось, он бесследно исчез и маузер никак забрать не мог. Аврух, вместо того, чтобы строить в Германии социализм, куда-то скрылся из оккупационной армии, а дядька Даня прямо с коня угодил в тюрьму.

— Как?! — удивился папа. — Он же гарцевал перед генералиссимусом!

— Слишком был на виду, — туманно объясняла мама.

Пьяный Василий целый день шлялся по двору и приставал ко всем с двумя вопросами: почему евреи не воевали и почему у нас не делают обыск.

— Они вчера жрали щуку, — вопил он, — откуда у них деньги на щуку?!

Иногда мне хотелось взять саблю и разрубить Василия пополам. Маме с папой тоже хотелось взять саблю, кортик и маузер — и выбросить! Но куда? Вынести оружие на улицу никто не решался — могли арестовать в момент выноса. А спрятать в комнате было негде. Дворничиха Фрося вдруг предложила начать проводить у нас регулярные уборки — причем совершенно бесплатно.

Напряжение нарастало. Надо было что-то предпринимать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Александр и Лев Шаргородские. Собрание сочинений в четырех томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза